Загадка жизни и тайна человека: поиски и заблуждения - [14]

H.Ш. Эх, жить бы, да радоваться, но время ненастное… Видели ли Вы надвигающийся крах — и пытались ли по мере своих сил его предотвратить — хотя бы на уровне чисто теоретической активности?

И.Ф. В это время я усиленно работал над проектом новой программы КПСС, считая, что она многое решит в судьбах перестройки, в ее дальнейшем развитии. Программную комиссию ЦК возглавлял М.С. Горбачев, а рабочую группу — его заместитель по Партии В.А. Ивашко и я. Однако М.С. Горбачев отдельно поручил мне (без официальных решений) создать, как это он часто делал, творческую группу и уединиться во все том же Волынском для работы. С января 1991 года такая группа из 14 известных наших ученых-обществоведов (не стану называть их фамилии, так как не знаю, как к этому отнесутся многие из них сегодня) приступила к работе, которой я руководил, имея постоянный и тесный контакт с М.С. Горбачевым. Мы сделали 5 вариантов, они рассылались М.С. Горбачевым членам Программной комиссии, которые давали свои замечания. (Все это отражено в документах, которые у меня имеются.) Это очень растянуло работу по времени, но иначе было и нельзя. Я исходил из того, что XXIX съезд, на котором должна была приниматься новая Программа партии, следует провести как можно раньше, чтобы размежеваться с "правыми" и "левыми" и создать по существу новую партию из реформаторов во главе с М.С. Горбачевым, но многие секретари ЦК сопротивлялись этому. В итоге съезд был назначен на конец 1991 года, а проект новой программы КПСС был принят для обсуждения июльским Пленумом ЦК. После утверждения на Программной комиссии 5 августа 1991 года (М.С. Горбачев уже был в отпуске в Крыму, поэтому заседание вели А.С. Дзасохов и я) 8 августа проект был опубликован в "Правде".

Но было уже поздно: назревали события 19–22 августа, которые привели к прекращению деятельности, а потом и запрету КПСС. Я, к сожалению, оказался вне этих событий, так как еще в конце 1990 года у меня, в связи с сахарным диабетом, начались гангренозные поражения сосудов ног. Работу в "Правде", над проектом новой Программы КПСС, в Комиссии ЦК по науке, образованию и культуре, которую мне поручили возглавить, я осуществлял периодически в больничном "кабинете", где время от времени проходил курс лечения (3–4 раза по 2–3 недели с ноября 1990 г. по август 1991 г.). На июльский Пленум ЦК и на заседание Программной комиссии 5 августа я приехал из больницы, и уже 7 августа меня направили в университетскую клиническую больницу в Дюссельдорфе (Германия). Это было связано с тем, что консилиум наших врачей решил срочно ампутировать мне левую ногу выше колена. Однако они сказали, что в Дюссельдорфе есть хирург, который может сохранить ногу, сделав шунтирование артерии (сейчас это делается и у нас, но и на повторную операцию на другой ноге, часть которой все же ампутировали в 1996 году, я поехал к своим друзьям-врачам в Германию). Об августовских событиях 1991 года я узнал, когда пришел в себя после сложной многочасовой операции, из передач немецкого телевидения, причем первая, которую я увидел, показывала возвращение М.С. Горбачева из Фороса, то есть финал всего этого.

Я не мог, да и не желал как-то вмешиваться в ход событий: "после драки кулаками не машут", хотя, наверное, мне принесло бы это какой-то политический капитал. К тому же сразу последовало прекращение деятельности КПСС, отказ М.С. Горбачева от поста Генерального секретаря ЦК КПСС, после чего я сказал, что даю Горбачеву как Президенту всего два-три месяца. Так оно и случилось, к сожалению.

Во всем этом надо было разобраться, а мне для начала — вылечиться и вернуться домой, что удалось сделать только в конце сентября. Уже в самолете по пути в Москву я сказал корреспонденту "Московских новостей", что остаюсь коммунистом, сторонником гуманного, демократического социализма (кстати, этот термин был предложен именно мною), приверженцем марксизма в его творческой, гуманистической интерпретации. Но к какой-либо организации не примыкаю ("беспартийный коммунист"). Это вопрос моих убеждений и тем более — научной и философской позиции, которую я давно определяю как философию нового, реального гуманизма. В ее основе — мировоззрение и методология К. Маркса, но она включает в себя и все ценное, чтоесть в других системах. Я это показал в своих работах, включая двухтомный учебник "Введение в философию", который в 1989 году опубликовал авторский коллектив под моим руководством и концепция которого принадлежит мне.

Возвращаюсь, однако, к изложению событий осени 1991 года. Оказавшись в Москве, я увидел новую страну и новых людей. К сожалению, и нового М.С. Горбачева. Я позвонил ему, и мы встретились. Я мало надеялся, что ему удастся сохранить Советский Союз, но сказал, что все надежды — на него. Мы договорились о сотрудничестве с создаваемым мною Институтом человека, и он попросил прислать его программу. Однако сделать это мне удалось только в самом конце 1991 года. Дело в том, что болезнь и на этой стадии взяла-таки хоть маленький "реванш", и мне пришлось отрезать если уж не ногу (это будет потом), то хотя бы палец. Я вновь пробыл полтора месяца в больнице, а когда вернулся, ситуация была иной: М.С. Горбачев не был уже Президентом СССР, а стал президентом собственного Фонда.