Загадка серебряной луны - [26]

Он резко обернулся. Световой пучок натолкнулся на огромный сталактит, который свисал с горного выступа.

Черт, нервы! Он должен был оставаться спокойным. Разве он не космический пилот? Не сталкивался ли он достаточно часто с трудными ситуациями? Первый принцип гласил всегда: принуждать себя к физическому спокойствию. Контроль за дыханием, регуляция пульса и сердечных сокращений. Затем: сконцентрировать мысли. Уйти от приступов паники. Не ломать себе голову.

Далберг неторопливо вернулся в кабину пилота.

Ему было поручено обследовать россыпь гальки и в зависимости от обстоятельств приготовить буровую машину к отправке. Никто не требовал от него, чтобы он выяснил на месте причину аварии. Следовательно, ему не нужно было слишком торопиться, пока что мог оставить свое открытие при себе.

Следовало совершенно трезво взглянуть на вещи. Кому от этого было пользы, если он обвинит астрохимика? Если будет установлено, что Вестинг действовал с умыслом, таким образом экспедиция «Пацифики» была практически закончена. Сорвалась из-за слабостей человеческого характера. Потому что никто не мог продолжать работу в таких условиях. Если же, напротив, окажется, что несчастный случай был вызван по вине Вестинга, тогда экспедиция хоть и продолжится, но возникнет невыносимая ситуация. Позиция Веккера усилилась бы. Впредь у него бы еще больше недоставало дисциплины и всякую критику он встречал бы ясным указанием на Вестинга: «Что Вы хотите? Ни один человек не застрахован от ошибок».

Позиция Вестинга значительно ослабилась бы. Ему, самому старшему, самому опытному, не прощалась небрежность, даже если речь шла об исключительном случае.

Далберг надел защитную оболочку на искатель анклавов, засунул его обратно в отсек, привинтил приборный щиток и внимательно проследил за тем, чтобы вмешательство не оставило следов. Он твердо решил. Он пока что будет молчать. Поживем-увидим. Если будет необходимо, он может сразу же поговорить с Вестингом. С глазу на глаз.

Комендант вышел на связь. Готов ли бур к поднятию. Лебедка установлена и сейчас как раз будет закреплена. Самое позднее через тридцать-сорок минут тросы могли быть пропущены через зонд.

Далберг подтвердил готовность. Он еще раз вылез из кабины, чтобы еще раз осмотреть натяжное устройство в носовой части буровой машины. Оно было в порядке.

Как убить полчаса времени? Далберг совсем не хотел ждать в тесной кабине пилота. Он позаботился о соединении динамиков и вылез через открытый входной люк. Россыпь гальки перед ним была скудно освещена носовым прожектором, включенным в режим ближнего света.

О чем еще было думать? Теперь у него было свободное время. К принципам Далберга относилось то, что он оставлял в покое однажды продуманное дело, пока оно не будет поставлено на повестку дня практикой. Он любил, когда во всем были порядок и ясность. Прежде всего в голове. От мозга, в котором мысли кружатся словно карусель, мало толку; он часто подводил, когда было необходимо быстро оценить новую ситуацию и сделать соответствующие выводы.

Несчастный случай, детектор анклавов — ad acta; по отзыву. Вестинг, Веккер, Бронстайн … Анне.

Анне!

Далберг удобно откинулся на спину на крышку люка и вытянул ноги. Когда он повернул взгляд, на долю секунды он думал, что увидел движение, тень на россыпи. Но там ничего не было. Он улыбнулся. Непривычное окружение, причудливое беспорядочное расположение камней способствовали галлюцинациям.

Анне. С посадки с ней что-то было не так. Он наблюдал за ней, сколько знал ее. Украдкой, чтобы не показаться невежливым или даже навязчивым. Как Веккер. Сначала попытки Веккера завязать флирт, показались ему безвкусными. Потом уже забавными. Они летели в пустоту, отскакивали от Анне словно мячики для пинг-понга. Порой это выглядело по-другому. Это была видимость. Когда Анне хотелось, она играла с Веккером. В конце концов, она женщина. У нее это не вызвало никаких чувств. Не могло вызвать — думал он.

С посадки Анне изменилась. Ее привычное спокойствие и уверенность отсутствовали. В первую ночь она практически не спала. Он, Далберг, услышал ее шаги: в коридоре перед спальными кабинами, на мостике. На следующее утро, во время завтрака, у нее был отсутствующий вид, она была погружена в себя. После разведывательного полета тоже. И совершенно отчетливо во время обсуждения концепции. Она неподвижно лежала в своем кресле, расслабив руки. И перед этим, во время телефонного переговора с Веккером ее голос дрожал.

Страх перед новым, непривычным; перед смертельным холодом, ледяной пустыней, бледными сумерками? Далберг знал ее лучше. Когда она хотела, у нее были железные нервы. Должно быть что-нибудь другое, и у него было определенной предположение.

Или она все-таки попалась на удочку Веккера? Удручало ли ее то, что он безобразничал с самой посадки? То, что он произнес большую речь и при этом опозорился, пытался подколоть Вестинга и при этом сам нарвался на неприятность? Все абсолютно совпадало: Она всегда была особенно нервозной именно тогда, когда он терпел поражение или создавалось такое впечатление — после нарушения дисциплины, после спора с Вестингом, после катастрофы буровой машины.