Загадка мадам Лю - [11]

«Уезжайте отсюда немедленно. Вы мне мешаете. Зачем вы пошли выяснять, кто положил вам заметки? Разве то, что в них написано, для вас всех ново? Вы привыкли к тому, что убиваете друг друга».

Подписи не было. Я очень жалею, что при мне нет этой записки. Казалось, что я ее очень хотел сберечь, прятал даже в портмоне, которое храню всегда бережно. Однако записка исчезла. Я нашел в портмоне лишь чистый листик бумаги.

Нет, скорее это был не совсем чистый лист — с какими-то двумя загадочными обозначениями: ЧСН. Когда я вечером вынул этот лист, на нем было: «Не пишите ни о чем этом!»

Все эти слова потом исчезли. Вот уж поверишь директрисе — мистика!

4. НЕОЖИДАННОЕ НАПАДЕНИЕ

В характеристике следователя подполковника Струева было записано, что он «отличается высокой исполнительностью, аккуратностью, дисциплинированностью и трудолюбием». «Расследование каждого дела неповторимо», — любит он повторять. В этом «неповторимо» проглядывалась какая-то личная, как говорил с иронией Васильев, романтика. Тогда, в ту ночь, подполковник тоже не мог не придти к родителям Ледика. И первые вопросы, которые задал он матери, не только успокаивали ее — подбадривали. В конце концов, почему все решили, что ваш сын — убийца? — пожал он плечами.

— А мы так и не думаем, — решительно сказал на это отчим Ледика.

Струев мельком взглянул на сразу как-то сдавшего мастера горного дела. На этот час Струев уже успел дважды встретиться с их сыном. В первый раз отпустил его, а во второй… Во второй пришлось арестовать парня. И это была не его придумка, как казалось этим людям, к кому он пришел, наверное, скорее за советом, чем за тем, чтобы сообщить: почему они должны заранее думать, что их сын убийца? В этом, может, и состояла осознанная давным-давно подполковником его служебная исполнительность. По своему опыту следователь знал: в семье и зарождаются всякие «трагические последствия» после таких потрясений и в конце концов их приходится расхлебывать таким, как он.

Эти люди после его слов успокоения, стояли теперь перед ним менее расстроенные и убитые горем. Их было жалко. Это так. Но они ему не нравились.

Поселок был не такой и большой, все обо всех знали. И, конечно, знал о них многое и он. Эта женщина в последнее время процветала за счет того, что «милое Отечество» не могло обеспечить граждан самым необходимым лекарством. Она придерживала это лекарство как главный врач и раздавала тем, кто ей был нужен. Знали об этом? Знали. Так, однако, повелось, что к этому привыкли. Ему, следователю Струеву, тоже попадал на служебный стол с полгода назад об этом сигнал. Жена у Струева была болезненной уже в первые годы замужества; нередко болела голова. Боли утолялись обыкновенным анальгином до сих пор, но анальгин исчез из аптек. Разъяренный Струев взял письмо в их грозное учреждение. Он, естественно, побежал к полковнику Сухонину, своему начальнику. Сухонин, как всегда, хмыкнул, поулыбался: он не любил «шуровать» там, где другие не «шуруют». Предложил просто достать этот анальгин. Тут же взялся за телефон.

— Не хватало, чтобы по мелочам мы работали, — примирительно успокоил.

— Ничего себе, мелочи! Ты бы посмотрел на мою половину. Места себе не находит от таких мелочей!

Удивленно потом Струев разглядывал дома на кухонном столе пачку лекарств, аккуратно стянутых резинкой. Постарался отец-радетель, полковник Сухонин.

Были у подполковника Струева претензии не только к этой женщине, были претензии и к ее мужу. К этому коренастому, с полными жадными губами мужику — отчиму Ледика. Поговаривали, не всегда строго блюдет верность жене. Правда, оправдывали: верность на неверность не пристегнешь. Чего ему, мол, остается делать? Баба его бюстом кабинеты открывает, когда решает служебные вопросы. А сидит всегда перед мужиками — нога на ногу. Посмотреть же есть на что.

Теперь этот мужик с полными губами, эта женщина с потухшим и извинительным взглядом выжидающе смотрели на него. Будет ли говорить о невиновности Ледика? Или повернет по-другому?

— Я хотел бы уточнить кое-что, — сказал подполковник, открывая свою папку. — Вы часто получали от сына письма?

— Мы? — Светлана Григорьевна вскинула на него заплаканные глаза. Письма?

— Письма, телеграммы, посылки…

— А почему посылки? — спросила она.

— Ну, скажем, это просто к слову.

— Письма… Конечно, конечно. Он писал нам нередко.

— Писал сдержанно, — уточнил хозяин дома. — Посылали мы, а не он. Но писал.

— Сдержанно, говорите?

— Сдержанно.

— То есть?

— По-мужски, — опять вступил в разговор отчим. — Я его воспитывал с трех лет…

— Мы поженились именно в то время. Ледику было почти три года… Я с первым мужем разошлась. — Она зачем-то гордо вскинула голову. — Первый муж у меня был хороший человек, но пил.

— Я не закончил, — снова вмешался отчим. — По-мужски — это не значит жестоко. Ледик был всегда добрым мальчиком…

— Между прочим, он сразу стал звать его, — она кивнула на мужа, папой. И выговаривал это имя ласково. Он так с родным отцом не разговаривал никогда. Нет, тут я усматриваю не жестокость. Мы его воспитывали нормально… Конечно, времени всегда было на воспитание мало. Ведь приходится вертеться, как белке в колесе.