Загадка да Винчи, или В начале было тело - [20]

Ворона в белый, лебедь в черный цвет

Окрашены для глаза моего.

Кто груб со мной, тот мне милей всего.

Не различаю правду я и ложь,

С учтивостью мешаю озорство,

Отвсюду изгнан и повсюду вхож.

Не скрою, милосердный принц, того,

Что, зная все, не знаю ничего,

Живу с людьми и на отшибе

Пекусь о многом, алчу одного,

Отвсюду изгнан и повсюду вхож.

«Как следует из статистических данных, — пишет Квадри, — случаи, в которых удается ограничить распространение опухоли, становятся все более редкими».

Знаменитый закон Эрлиха[17] гласит, что чем меньше исходная опухоль, тем вероятнее ее распространение в виде метастаз. Она подобна уродливому карлику, который выходит на бой с гигантом и побеждает его; подобна камикадзе, который, убивая, умирает сам.

Кто знает, какой биологический дефект вызывает появление опухолей, которые карают живую материю, их же порождающую, за излишне высокую организацию.

Возможно, эта болезнь — специальный механизм, с помощью которого саморегулируется филогенез, своего рода помощник смерти. Не исключено, что раковые больные, не будь они больны, жили бы вечно. Кто знает, может быть, им было суждено бессмертие, но природа никому не позволяет такой роскоши. Но как можно проверить это предположение? Никак.

Эту гипотезу можно развить, прибегнув к ее своего рода онтологическому доказательству вроде «Бог существует, потому что никто еще не доказал обратного» — и, таким образом, «не существует бессмертных людей, потому что рак ни одного из них не пощадил».

Недавно одна американская организация получила деньги на исследование вопроса о том, не является ли рак первородным грехом. Рак как плоть от плоти гордыни и результат убеждения, что человек — вершина творения и царь природы.

Бессмертная клетка в какой-то момент начинает делиться, производя анормальные клетки, анархические, бунтующие, разрушающие органический социум, бывший их матерью. Итак, можно рассматривать больных раком как выдающихся индивидуумов и изучать их как личностей с загадочными отметинами, смысл которых еще долго будет находиться в тайне. Опухоли, аномалии человеческих тел, являют собой топографические знаки, которыми обозначены места конфликтов божественного Провидения и природы, вечности и смерти.

Рак — болезнь, о которой мы ничего не знаем, и, вероятно, потому, что первопричина ее — в нас самих. Когда я был молод, то чувствовал что-то непонятное в самом себе, я в некотором смысле был ненормальным, с бунтарской натурой. Я являлся «раковой клеткой» в теле режима, при котором мне выпало прожить молодость. Но толку из этого вышло мало. Я спрашиваю себя: почему я и другие клетки моего вида не вели себя как настоящие раковые клетки, почему не нанесли сокрушительного удара по телу?

Мы хотели убить организм, которому принадлежали, но одновременно желали пережить его, и в этом была наша ошибка.

Квадри хвастает, что продлил на три года жизнь не кому иному, как тем, кому, возможно, предназначалось бессмертие.

«Мужчины более подвержены раковым заболеваниям, чем женщины. Безусловно, чем раньше обнаружена опухоль, тем более оптимистичный можно сделать прогноз, тем более оптимистичного исхода лечения можно ожидать. В 24 случаях мы осуществили частичное удаление опухоли, и тем не менее трое пациентов, которым были проведены такие операции, прожили дольше трех лет. Такие случаи редки, и хотя их процентная доля мала, она присутствует в любой статистике по раковым заболеваниям. Всякий хирург-онколог наблюдал подобные случаи. И именно благодаря им врач нередко приобретает славу целителя».

Я поднимаю взгляд и вижу череп, лежащий на противоположном конце широкого стола, заваленного рисунками, по которым свет лампы прочертил ровный круг.

Он смотрит на меня стеклянными глазами. В глазницах я установил две маленькие лампочки, но так никогда и не использовал череп в качестве настольной лампы, потому что это оказалось неудобно.

Он выставляет напоказ свою здоровую, со всеми зубами, скалящуюся челюсть. Челюсть неподвижна, но мне кажется, что она то и дело неуловимо изменяет свое положение, и от этого рот принимает разные выражения.

Всякий раз, когда я задерживаю на нем свой взгляд, чтобы понаблюдать и полюбоваться им, мне в голову приходит одна и та же мысль: этот череп остался молодым, но если бы ему суждено было жить по сей день, он сделался бы дряхлым, может быть, уже был беззубым. И в этот раз я опять не смог удержать себя от того, чтобы не пощупать собственное лицо, лицевые кости, скулы, дугообразные ряды зубов под мягкими губами, угловатую нижнюю челюсть.

Пальцы перемещаются вверх и движутся по окружности лба, переходят на виски, оттуда к неровностям затылка. Я смотрю на череп-светильник и думаю о том, что мой собственный череп ничем не отличается от этого и рано или поздно он тоже будет выглядеть вот так, как декоративный предмет из кости, и если моей голове выпадет доля украшать чей-то стол, то я буду скалить зубы, сколько бы их ни осталось, и корчить как смогу саркастическую гримасу.

Рентгеновские снимки тяготеют к абстракции, к обезличиванию. Ничто не дает такого острого, чувственного ощущения смерти, как ощупывание собственных костей, чувство тверди внутри себя, не сравнимой ни с каким твердым веществом, твердость кости под теплой кожей. Так, в момент, когда мы как никогда сознаем себя живыми, под подушечками пальцев ощущая свою мягкую плоть и теплую кровь, мы в то же время чувствуем физическое, ощутимое присутствие смерти, нашего самого интимного одеяния, которое мы никогда не снимаем и никому не показываем.