– Ну-с? – вопросил доктор Фелл, когда он вышел.
Хэдли стоял возле умирающего огня – напряженная фигура у беломраморного камина – и в руке сжимал запись признания Далри. Хэдли молчал. Под глазами у него появились морщины, он закрыл глаза.
– Да, – медленно проговорил старший инспектор. – Я говорил, что старею. Я дал клятву служить закону. Но… не знаю… Я не знаю. Чем старше становлюсь, тем меньше знаю. Десять лет назад я бы сказал «Очень жаль» и… Вы знаете, о чем я думаю, Фелл. Ни один суд не поверит показаниям этого юноши. Но я им верю.
– Не говоря уж о Лестере Биттоне, – оживился доктор. – Дело может остаться нераскрытым. Вы молодчина, Хэдли! Вы знаете, о чем я думаю. Будь это трибунал, вы поставили бы вопрос на голосование?
– Помоги мне Бог, – устало произнес Хэдли. – Поставил бы. Итак, Фелл? – Он принял строгий вид, но смущенная мудрая улыбка тронула его губы. – Доктор Фелл, ваше мнение?
– Нераскрытое дело, – громогласно объявил доктор.
– Мистер Рэмпоул?
– Нераскрытое, – мгновенно ответил американец.
Последние отблески огня упали на лицо стоящего вполоборота Хэдли. Он разжал пальцы, листы белой бумаги упорхнули и медленно опустились на пламя, которое мгновенно охватило их и с негромким шипением поглотило. Хэдли опустил руку, и мудрая улыбка застыла на его губах.
– Нераскрытое, – подытожил старший инспектор.
