Заезд на выживание - [63]

— Много чего узнала, — пояснила она. — Новые методики лечения, они очень бы пригодились нам в Лэмбурне, особенно при разрывах связок и сухожилий. А уж что касается искусственных им-плантов и заменителей, тут наука вообще творит чудеса. И лошади, обреченные в прошлом расстаться со скачками из-за проблем со связками, смогли бы теперь выступать.

— Лошадь из искусственных биологических заменителей, запчастей, — со смехом заметил я. — Да, такая лошадка потянет на добрые шесть миллионов долларов.

— Нет. Гораздо больше, — усмехнулась она в ответ. — Перешейка продали на конезавод за десятикратно большую сумму.

— Вот это да! — воскликнул я. — Кто бы мог подумать, что ему помогла появиться на свет первая попавшаяся девушка-ветеринар!

— Да, большая ответственность, — согласилась Элеонор. — Правда, тогда они не знали, какой потрясающей лошадью он станет.

— Жаль, что у меня нет копии той фотографии, — заметил я.

— Той, где Милли снята с новорожденным Перешейком? — спросила Элеонор.

— Да. Ее забрали из дома Барлоу в день его убийства.

— Ты действительно считаешь это важным? — спросила она.

— Не знаю, — ответил я. — Но, должно быть, убийца счел этот снимок важным, иначе зачем было вырывать его из рамочки и забирать с собой?

— Почему ты думаешь, что именно убийца забрал снимок? — спросила Элеонор.

— Точно не скажу, — ответил я. — Но тот, кто забрал его, проявил осторожность, стер свои отпечатки с рамочки. Вообще никаких отпечатков на ней не нашли.

— Я хорошо помню эту фотографию, — сказала Элеонор. — Милли всем ее показывала. Держала на каминной полке у себя в комнате, всегда натирала рамочку до блеска.

— Опиши снимок, — попросил я.

— Ну, снимок как снимок. Милли присела на корточках на соломе, голова жеребенка у нее на коленях. А кобыла стоит сзади, но толком ее не разглядеть. Виден только зад.

— Ну а кто-нибудь еще на том снимке был? — спросил я.

— Еще парень, конюх. Стоял за спиной у Милли. Наверное, он обмывал кобылу после родов.

Я по-прежнему не понимал, почему этот снимок был так важен для убийцы.

— А кто снимал, случайно не знаешь?

— Понятия не имею, — ответила она.

— Но ведь Перешеек появился на конюшнях у Рэдклиффа? — спросил я.

— Да у них там то и дело рождаются жеребята, — сказала Элеонор. — Устроили из этого настоящий бизнес. Но к ним мы выезжаем реже, чем к остальным конезаводчикам.

— Почему? — спросил я.

— Они разбогатели, и теперь у них свой, штатный ветеринар. В больницу практически не обращаются, ну разве только в том случае, если нужна операция.

Тут принесли главные блюда, и какое-то время мы ели молча.

— Ну, что говорит врач? — спросила Элеонор, подцепив на вилку кусочек морского окуня.

— Придется носить этот чертов корсет еще шесть недель как минимум, — ответил я. — Страшно неудобно.

К счастью, в ресторане нас разместили в отдельной кабинке, а потому я мог время от времени прислоняться к стене, что облегчало боль.

— Ну, по крайней мере, хоть гипс с ноги сняли, — заметила она.

— Да, слава богу, — кивнул я. С того момента, когда с помощью хирургической пилы мне удалили последние дюймы гипса и освободили ногу, я несколько раз пытался согнуть ее в колене. Пока что удавалось только на двадцать-тридцать градусов, но все равно для меня это было большим достижением.

Большие тарелки унесли, подали кофе, ликер «Бейлис» со льдом для Элеонор, стаканчик портвейна для меня.

— Я спросил хирурга, когда можно будет снова заняться скачками, — сказал я, следя за ее реакцией.

— И?..

— Сказал, что кости заживут быстро, месяца через три будут как новенькие, а вот насчет мозга он не уверен. А что насчет мозга? — осведомилась Элеонор.

— Ну, он сказал, что новые травмы головы нежелательны.

— Я тоже так думаю, — заметила она. И улыбнулась во весь рот, демонстрируя великолепные белые зубы. А в красивых темно-голубых ее глазах снова вспыхнули искорки, те самые искорки, которые я заметил еще во время первой нашей встречи в клинике.

Сидя напротив, я улыбнулся в ответ. А потом вдруг смущенно отвернулся.

— Расскажи мне о ней, — попросила Элеонор.

— О ком? — спросил я. Но уже и без нее знал ответ.

— Об Анжеле.

— Ну, рассказывать особенно нечего, — уклончиво ответил я, смущенный ее прямотой. — Что именно тебе хотелось бы знать?

Какое-то время она сидела молча, глядя в потолок, с таким видом, точно принимала некое важное решение. Жюри присяжных удалилось на совещание.

И вот наконец она снова взглянула на меня и тихо сказала:

— Хочу знать, кто мне противостоит.

Я уставился в стол, прикрыл ладонью рот и нос. Два раза глубоко вдохнул и выдохнул, ощущая горячее дыхание на коже. Элеонор сидела молча, слегка подавшись вперед, на лице застыло напряженное ожидание.

— Мы познакомились, когда я учился на адвокатских курсах, там, где готовят барристеров, — начал я.

— Анжела была студенткой-второкурсницей, стипендиатом Королевской школы, и изучала клиническую психологию. Познакомились на вечеринке и сразу понравились друг другу.

А потом, через шесть месяцев поженились, несмотря на то, что ее родители были против. Хотели, чтоб она сначала получила диплом, но нам не терпелось. Там разразился настоящий скандал, они так до конца нас и не простили. Глупо, конечно, но тогда мы очень близко приняли это к сердцу. А теперь ее мать винит меня в смерти Анжелы.