Задумчивая, мило оживленная - [11]

— Об этом даже думать нечего, — проговорила Кэрол, борясь со спазмами в горле. — Черный ход в противоположном конце здания — это раз, а во-вторых, нам вдвоем его не унести, его придется волочить. — Ее саму поразило, насколько непринужденно она об этом говорила, насколько просто позволила втянуть себя в этот заговор. — Нам придется волочить его по коридору мимо двадцати дверей, непременно кто-нибудь услышит, мы, наконец, можем наткнуться на ночного дежурного. Но предположим, мы его благополучно дотащим до лестницы — вдвоем мы его не сможем поднять даже на один пролет.

— Мы сможем его оставить на лестнице, — сказала Эйлин Мансинг. — До утра его там никто не найдет.

— Как вы можете?

— А что мне делать? — исступленно воскликнула Эйлин Мансинг. — Что вы там стоите, ухмыляетесь и объясняете мне, чего я не могу?

Кэрол с удивлением провела рукой по лицу, как будто хотела на ощупь проверить, какое на нем выражение. Оттого, что она старалась говорить, не выказывая страха, от усилий преодолеть спазмы в пересохшем горле, губы ее свело в такую гримасу, что мисс Мансинг в ее состоянии вполне могла принять это за улыбку.

— Кто еще из труппы живет на нашем этаже? — спросила Мансинг. — Из мужчин кто-нибудь есть?

— Нет, — сказала Кэрол. Сьюард — их продюсер — на два дня уехал в Нью-Йорк, а остальные мужчины жили в другом отеле.

— Мистер Мосс, — вдруг с надеждой вспомнила она. — Ну конечно, он живет в этом отеле. (Мистер Мосс играл в спектакле главную мужскую роль.)

— Он меня ненавидит, — сказала Эйлин Мансинг. — И живет на десятом этаже. И вообще он здесь с женой.

Кэрол взглянула на будильник, стоящий на столике возле постели рядом с бледным, перекошенным полуулыбкой лицом мертвеца. Было почти четыре часа.

— Знаете что, — заговорила она неестественно оживленно, ретируясь к двери, — пойду-ка я к себе в комнату и подумаю хорошенько, а если мне что-то придет в голову…

Она внезапно сорвалась с места и выскочила в гостиную мимо никак этого не ожидавшей Эйлин Мансинг. Дверь удалось открыть не сразу, и Эйлин Мансинг настигла ее и цепко схватила за руку.

— Подождите, куда вы, умоляю вас! — говорила она. — Вы не можете меня бросить вот так, одну.

— Но я не представляю себе, чем могу быть вам полезна, мисс Мансинг, — проговорила Кэрол, она тяжело дышала, словно после долгого бега, хотя здесь, в ярко освещенной гостиной, среди ваз с цветами и корзин с фруктами, она чувствовала себя все же намного увереннее. — Если б я чем-нибудь могла помочь, я бы с удовольствием. Но я…

— Послушайте, — шепнула мисс Мансинг, не отпуская ее руки. — Не надо закатывать истерик. У нас еще столько дел. Идемте сядем, — сказала она успокаивающе и подвела Кэрол к дивану. — Садитесь. Возьмите себя в руки. Времени у нас много. Не будем терять голову.

Кэрол безропотно дала себя усадить. Ей очень хотелось сказать, что ей очень жаль, но она тут ни при чем, что не она в три часа утра зазвала к себе в спальню знаменитость со слабым сердцем, что не она десять лет поддерживала отношения с мужчиной, у которого в Палм-Бич жена и двое детей. Она и побаивалась Эйлин Мансинг, и жалела ее, и никак не могла решиться бросить ее одну в этой неразберихе цветов, телеграмм, обломков крушения и предвестий скандала.

— Хотите выпить? — спросила Эйлин Мансинг. — По-моему, нам обеим не худо бы выпить.

— Да, с удовольствием.

Премьерша налила два стакана почти неразбавленного виски и один протянула Кэрол. «Мы очень дружны с Эйлин Мансинг, — завертелась в голове какая-то нелепица, — мы часто после спектакля допоздна засиживаемся у нее в номере, потягиваем виски, разговариваем о театральных делах; нынешним своим успехом я во многом обязана ее тонким замечаниям, которые…»

— Слушайте, Кэрол, — Эйлин Мансинг придвинулась к ней, — совершенно ясно одно — нельзя, чтобы его нашли у меня.

— Нельзя, — тупо повторила Кэрол, на какое-то мгновение становясь Эйлин Мансинг и отчетливо понимая всю невозможность того, чтобы Сэмюэля Боренсена обнаружили мертвым в ее комнате. — Но…

— Я этого не вынесу, — сказала Эйлин Мансинг. — Это меня доконает. Довольно уже вылили на меня грязи по поводу моего второго развода.

Кэрол смутно припомнила какие-то газетные истории насчет частных детективов, какого-то дневника, фотографий, снятых с помощью телеобъектива и фигурировавших в суде, и еще за несколько лет до того что-то о несчастном случае на шоссе в Мехико, когда рабочего, вышедшего на шоссе с проселочной дороги, сбили насмерть и полиция обнаружила, что человек, сидевший за рулем, был пьян и что он вовсе не был мужем Эйлин Мансинг (первым, вторым или третьим?), хотя они провели трое суток в каком-то отеле в Энсенадо, записавшись в книге под вымышленными именами.

— Им пришлось больше чем на год изъять из проката фильмы с моим участием, — продолжала Эйлин Мансинг, рука ее судорожно сжимала стакан, из которого она пила большими глотками. — И похоже было на то, что они вообще перестанут меня снимать. А если выплывет это дело, — добавила она с горечью, — каждый дамский клуб в этой стране будет требовать, чтобы меня сожгли на костре. Господи, — сказала она, разрываясь от жалости к самой себе, — стоит мне что-нибудь сделать, как подо мной тут же разверзается пропасть. Я уже исчерпала все. Мне больше никто ничего не простит. Все со мной случается не ко времени. — И она пила механически и жадно. — Если б что-нибудь подобное случилось, когда я еще только начинала, все было бы в порядке. Даже больше чем в порядке — это было бы кстати. Будь я молоденькой девушкой, начинающей свою карьеру, — хриплый и горестный шепот ее наполнял эту огромную, роскошную комнату, — люди бы говорили: «Ну что с нее спрашивать — она молоденькая и живет одна! Конечно, такой человек мог уговорить ее на что угодно». И все бы мной заинтересовались, все стали бы расспрашивать обо мне, говорить обо мне, старались бы взглянуть на меня. О господи, — воскликнула она с пафосом, — ну почему это не случилось со мной пятнадцать лет назад — это было бы лучше, чем чемодан восторженных рецензий!