Задание - [28]

— Я тебе этот вопрос проглочу и выплюну.

— Не веришь в любовь?

— В нашем доме тетка живет, Ныркова. Влюбился в нее один мужик, от жены ушел. Со своей периной.

— Как со своей периной?

— Набитой ценным пухом, гагачьим, что ли. Спит на этой перине с новой женой, а ему тошно, потому что кошками скребет. Проснется он…

— Скребет на душе? — уточнил Леденцов, привыкший к ясности.

— Скребет за бока. Прямо цапается. Распорол перину, а в пуху четыре куриных лапы. Выбросил их, да все равно пришлось к первой жене вернуться. Любовь, да? При помощи курей.

— Ничего не понял, — признался Леденцов.

— Если хочешь присушить мужика, зашей ему в матрац птичью лапу. И тому хана.

Леденцову захотелось посмеяться, сказать, что этот пример не про любовь, а про глупость, заодно обрушиться на суеверие. Но он боялся спугнуть начавшийся разговор, поэтому поддакнул:

— Конечно, что за жизнь, если ночью коготь впивается…

— А вот один спортсмен по метанию охмурил артистку. Из-за жилплощади. Ей восемь десятков, ему двадцать пять. Она даже в ЗАГС не смогла пришлепать по состоянию здоровья, к ней брачеватели на квартиру прикатили. Он потом ее во двор на катафалке, нет — на каталке или на качалке возил. Любовь, да?

— Нет, не любовь, — отрезал Леденцов, чтобы пресечь поток глупых примеров.

Но Ирку прорвало.

— Моя подружка Динка, а вообще-то Евдокия, два месяца ходила с гусячьим типом…

— С каким?

— На гуся похожим. А потом взял и накрылся. Нету. Дунька, то есть Динка, отловила его и с ножом к горлу: чего, мол, не ходишь. Из-за кошек, говорит. У них была кошка, да соседка на месяц свою подбросила. Любовь, да? А студент и студентка, чтобы не катить на картошку, придумали подать заявление во Дворец бракосочетания. Регистрироваться, конечно бы, не пошли. А срок подошел — и расписались. Любовь, да? А у мамахи на работе Сорокин есть. Знаешь, почему он женился? Встретил девицу по фамилии Сорочкина. Сорокин и Сорочкина, вроде как два сапога пара. Любовь, да? А еще…

— Хватит!

— А-а, хватит… Поэтому не надо песен.

Леденцов допустил недопустимое — начал злиться в разговоре, который можно спугнуть одной неверной нотой. Но злился он не на Ирку. Почему, ну почему объяснять сущность любви должен оперуполномоченный? Разве в школе не было специального урока, много специальных уроков про любовь? Конечно, были. Про любовь Татьяны Лариной.

— Теперь я тебе примерчиков подкину…

— Давай, — усмехнулась Ирка.

— Отчисляют за неуспеваемость студента. Вдруг приходит к декану девушка в слезах и просит его не выгонять. Почему? У них будет ребенок. Пожалейте, мол, будущего отца. Декан расчувствовался и студента оставил. Конечно, никакого ребенка нет и в помине. Она была в этого лоботряса влюблена, о чем тот даже и не догадывался.

— Правда было?

— Или вот… У инженера убили жену. Ну, следствие, розыск… Преступника никак не найти. Инженер бросил свою работу, изучил криминалистику и стал искать этого подлеца. Даже устроился водителем в милицию. Искал год, а все-таки поймал. И пришел на могилу жены и сказал: «Любимая, я сделал все, что мог».

— Правда было?

— Или в войну… Шли по улице муж с женой. На перекрестке расстались. Только он отошел, как в этот перекресток шарахнул снаряд. Воронка с карьер. Жену даже не нашли. Ни пуговички… Прошло сорок лет. В день смерти этой женщины из дому выходит старичок с букетом ее любимых цветов и медленно бредет по улицам. Тем самым путем, которым они тогда шли. Встречным пожилым женщинам дарит по цветку. Доходит до перекрестка и остатки букета кладет посреди улицы, под колеса машин. Милиционеры его уже знают, движение стопорят…

Звук, похожий на расплесканную воду, удивил. При ясном-то небе… Леденцов повернулся к елям, но те шуршали молча и сухо. Тогда он быстро глянул в лицо Ирки — она плакала, сжав щеки ладонями.

— Ты зачем?.. — спросил Леденцов глуповато.

Его, скорее готового к затрещине, эти слезы ошарашили. Он заерзал по скамейке и огляделся, непроизвольно уповая на людскую помощь. Но только хвоя шуршала. Да плакала женщина. Леденцову казалось, что он видит непознаваемое чудо. Ирка грубила, дралась, кричала, бывала злой и несправедливой… Но вот она заплакала — и права.

— Ир, успокойся…

Надо было что-то сказать и чем-то утешить. Но он не совсем понимал причину слез, лишь смутно ее угадывая.

— Перестала, да?

— Вон какая любовь…

— Дурочка, и тебя полюбят.

— Не надо песен…

— Тебе же всего шестнадцать — обязательно полюбят!

— А губы?

— Что губы?

— «У Ирки губа до самого пупа». Не слыхал?

— Подумаешь! А я вот рыжий.

— Ты мужик.

Леденцов вскочил и стал ходить перед ней такими скорыми и сильными шагами, что гравий поскрипывал, как ее капуста в сумке. Ему надо было говорить про любовь. Память перебирала классических героинь, отыскивая в них физические недостатки. Джульетта, Дездемона, Татьяна Ларина, Анна Каренина… Красавицы — ни шрамика, ни бородавочки. Ничего не вспомнилось, кроме малинового берета. А надо говорить про любовь. В школе есть уроки математики и нет уроков любви. Неужели математика или там строение насекомых важнее, чем общение с другим человеком? Как любить мать с отцом, дедушку с бабушкой, брата с сестрой?.. Как любить девушку, потом жену, а потом своих детей?.. Может быть, теперь этому учат? Или сейчас компьютеризация?