Зачем смотреть на животных? - [20]

Вспомни, как это было, когда тебя убаюкивали песней. У счастливчиков это воспоминание будет не таким отдаленным, как детство. Повторяющиеся строчки слов и музыки подобны дорожкам. Эти дорожки идут по кругу, образованные ими кольца сцеплены, словно звенья цепи. Идешь по этим дорожкам, тебя ведут по ним кругами, от одного к другому, все дальше и дальше. Поле, по которому ты идешь и на котором разложена цепь, — песня.

В тишину, порой ревущую, в тишину моих мыслей и вопросов, где я снова и снова возвращаюсь к себе в поисках объяснения своей жизни и ее цели, в это сконцентрированное крохотное средоточие плотного беззвучного шума ворвалось кудахтанье курицы из соседнего сада, и в тот миг это кудахтанье, его отчетливое, с острыми краями присутствие под голубым небом с белыми облаками вызвало у меня сильное ощущение свободы. Шум, издаваемый курицей, которую мне и видно не было, стал событием (вроде бегущей собаки или расцветающего артишока) в поле, которое до того ожидало первого события, чтобы самому сделаться доступным пониманию. Я понял, что в этом поле можно слушать любые звуки, любую музыку.

Из центра города в пригород, где я живу, ведут два пути: главная дорога с оживленным движением и боковая дорога, идущая через железнодорожный переезд. Второй путь быстрее, если на переезде не придется ждать поезда. Весной и ранним летом я всегда еду боковой дорогой и ловлю себя на том, что надеюсь: переезд будет закрыт. Угол, образованный железнодорожными путями и дорогой, содержит в себе поле, с других двух сторон окруженное деревьями. Трава в поле высокая, и вечером, когда солнце низко, зелень травы разделяется на светлые и темные жилки цвета — как бывает с пучком петрушки, если осветить его ночью лучом мощного фонаря. В траве прячутся, взлетают из нее черные дрозды. Их перемещениям туда и сюда нисколько не мешают поезда.

Поле доставляет мне немалое удовольствие. Почему же я тогда не гуляю там порой — оно совсем недалеко от моей квартиры, — а вместо того надеюсь, что меня там остановит закрытый шлагбаум на переезде? Дело тут в пересечении взаимозависящих случайностей. События, происходящие в поле, — две птицы гоняются друг за дружкой, облако пересекает солнце и меняет цвет зелени — приобретают особое значение, поскольку происходят в ту минуту или две, когда я вынужден ждать. Эти минуты словно заполняют собой определенную зону времени, которая абсолютно точно подогнана под пространственную зону поля. Время и пространство сочетаются.

Переживания, которые я пытаюсь описать, неуверенно подходя к делу то так, то этак, очень точно определены и узнаются сразу. Но существуют они на уровне восприятия и ощущения, которые, вероятно, появились прежде слов — вот главное объяснение, почему об этом трудно писать.

Эти переживания, несомненно, имеют под собой психологическую основу, начинаются в младенчестве, что можно объяснить в рамках психоанализа. Но подобные объяснения не обобщают опыт этих переживаний, а лишь систематизируют его. Опыт этот в той или иной форме, полагаю, общий для всех. Его редко упоминают лишь потому, что у него нет названия.

Попробую описать этот опыт в его идеальном режиме схематично. Что наиболее простое можно о нем сказать? Этот опыт связан с полем. Не обязательно с одним и тем же. Тут подойдет любое поле, если воспринимать его определенным образом. Но идеальное поле, поле, с наибольшей вероятностью создающее такие переживания, это:

1. Травяное поле. Почему? Это должно быть пространство с границами видимыми, но не обязательно ровными; это не может быть неограниченный кусок природы, пределы которого установлены лишь естественной фокусировкой твоего глаза. Но внутри этого пространства должен быть минимальный порядок, минимальное количество запланированных событий. Ни злаки, ни посаженные ровными рядами фруктовые деревья не подходят.

2. Поле на склоне, видное либо сверху, как столешница, либо снизу, когда градиент холма словно наклоняет поле, спускающееся к тебе, будто ноты на пюпитре. Опять-таки почему? Потому что эффекты перспективы сведены к минимуму и соотношение далекого и близкого более уравновешено.

3. Поле не зимнее. Зима — время бездействия, когда спектр вероятных событий сужается.

4. Поле, не огороженное со всех сторон; следовательно, в идеале поле континентальное, а не английское. В полностью огороженном поле, куда ведет лишь пара калиток, количество возможных выходов и входов ограничено (для всех, кроме птиц).

Из вышеприведенных рецептов можно вывести две вещи. У идеального поля явно есть некие общие свойства а) с картиной: четко определенные края, доступное расстояние и так далее; б) с круглой сценой посреди театра: всегда открытой событиям, дающей максимальные возможности для ухода и выхода.

Впрочем, подобные выводы представляются мне неверными, поскольку вызывают к жизни культурный контекст, который, если он вообще имеет хоть какое-то отношение к рассматриваемому опыту, способен лишь отсылать к нему назад, а не предшествовать ему.

Предположим, идеальное поле такое, как описано выше. Каковы дальнейшие составляющие данного опыта? Именно тут начинаются сложности. Ты стоишь перед полем, хотя редко бывает так, что поле привлекает твое внимание прежде, чем ты заметишь в нем некое событие. Как правило, именно событие привлекает внимание к полю, и почти сразу же после этого твое собственное осознание поля придает данному событию особое значение.