Зачем нужны университеты? - [75]

Теперь рассмотрим другой пример. Три историка англосаксонской Англии, разбросанные по историческим факультетам трех разных университетов (редко бывает так, чтобы в одном месте их было много), на протяжении многих лет следят за работами друг друга и постепенно приходят к выводу, что все они разрабатывают новую интерпретацию значения, скажем, оружия, обнаруживаемого в захоронениях. Они публикуют свои результаты в статьях специализированных журналов, другие исследователи обращают на них внимание и постепенно соглашаются с новой интерпретацией, встраивая ее в собственные работы и преподавание. Куратор регионального музея, сам недавно окончивший один из этих исторических факультетов и продолжающий в какой-то мере следить за академической литературой, считает, что эта новая интерпретация могла бы стать прекрасной темой для какой-нибудь выставки. Он договаривается о временном экспонировании предметов из других музеев, просит своего прежнего преподавателя просмотреть сопровождающие их информационные панели, и выставка и правда оказывается очень популярной. Эта история может показаться образцовым случаем исследования, влияющего на представления широкой публики, однако, когда каждый исторический факультет подает свои рапорты по программе REF, все это в них включить нельзя, поскольку выставка не была прямым результатом усилий самого факультета, нацеленных на «использование или применение результатов исследований». Импакт такого исследования приравнивается к нулю.

Чтобы в полной мере понять влияние нового требования «импакта» на исследования, нам, возможно, следует немного развить данный пример. В случае первого из трех этих исследователей комиссия REF на его факультете крайне недовольна упущенной возможностью, и ученый вынужден потратить значительную часть следующих пяти лет на общение с кураторами музеев и телевизионными продюсерами, надеясь на то, что его научные находки (на которые у него теперь намного меньше времени) будут подхвачены ими и использованы для каких-то своих целей. Также он пишет ежегодные отчеты по этой своей работе и планы, в которых разъясняется, как он собирается продолжать ее в будущем. В университете второго ученого от проректора по науке поступает указание, в котором говорится, что для поддержки исследования не будет предоставлено ни финансирования, ни академических отпусков, если только не будет заранее предъявлено «доказуемой величины импакта», причем работникам наказывается не делиться с коллегами из других университетов какой бы то ни было информацией или контактами, которые могли бы помочь этим университетам вырваться вперед. Второй историк начинает опасаться за свое будущее: он меньше занимается наукой, пишет в качестве анонимного автора «Книгу короля Альфреда о хлебе и выпечке», а затем переходит в своем университете на пост директора по исследовательской стратегии в области гуманитарных наук. В третьем университете историк просто не может больше терпеть всего этого идиотизма, поэтому он устраивается в американский университет, где продолжает проводить «высокоинновационные» и «прорывные» (но лишенные импакта) исследования, которые изменят представления об этой научной области у специалистов по всему миру.

2

Все мы можем с большим или меньшим основанием гадать о том, как же так получилось, что столь непродуманная стратегия была навязана британским университетам. Хотя она возникла до недавних перестановок в кабинете, тот факт, что ответственность за высшее образование возложена ныне на Министерство торговли и промышленности лорда Мандельсона, является весьма прискорбным подтверждением официальной позиции. Но даже если бы университеты были более мощными политическими игроками, все дело в том, что «сектор высшего образования» в Британии ныне слишком велик и разнороден, как по типам институтов, так и по дисциплинам, чтобы было разумно подчинять его единообразной форме оценки. Оправдание исследовательской деятельности, предположим, лектора в бывшем политехническом институте, который в основном занят курсами повышения квалификации для операционных сестер, работающих в местном медицинском заведении, должно отличаться от оправдания исследовательской деятельности лектора в традиционном университете, в основном руководящего докторантами и семинаром по латинской литературе для студентов выпускного курса. Последняя исследовательская деятельность может быть такой же ценной, что и первая, хотя и в другом смысле, а отношение этого исследования к соответствующей аудитории тоже может быть другим, так что эти различия должны отражаться в разных формах оценки и финансирования.

Даже если рассматриваемая нами политическая программа представляет осознанную попытку правительства преобразовать характер британских университетов (а гуманитарные науки, я подозреваю, будут попросту раздавлены катком, разогнанным для совершенно иных целей), все же важно попытаться привлечь внимание общества к заложенным в ней противоречиям и путанице. В конце концов, тут обнаруживаются довольно грубые понятийные ошибки. Например, в программе смешаны понятия «импакта» и «пользы». Не предлагается никакого способа определить, насколько желателен тот или иной импакт; считается, что, если можно доказать то, что данное исследование затронуло определенное число людей, которые вроде бы находятся «вовне», тогда это уже говорит о социальной пользе такого исследования. Также понятие «польза» ограничивается тем, что специально планировалось и что было успешно достигнуто. Хорошая работа, которая приобрела широкое влияние без непосредственного участия авторов, не будет ни более, ни менее ценной, чем работа, влияние которой – результат целенаправленных усилий, или даже просто хорошая работа, у которой нет такого влияния. Здесь заметна очевидная путаница, связанная с вопросом о том, что именно оценивать. Вместо того чтобы указать на то, что «импакт» такого рода является желательным социальным благом, дополнительным по отношению к качеству исследования, в программе величина импакта учитывается в измерении качества исследования. Если говорить категориями этой программы, исследование плюс маркетинг не просто лучше исследования без маркетинга, но лучшее