Зачем мы вернулись, братишка? - [24]
В стальном брюхе внавал зеленые коробки «эрпе» – последний писк армейской сухомятки, матрасы, вещмешки. Мягко закачался «бронник» на восьми резиновых лапах – «Волге» не уступит. Сейчас нагреется скамья и спинка, и будет хорошо. Эх, в броне, да с автоматом, да по своей земле – чем не жизнь? Миру-мир! А вот баночка с любимой гречкой. Надо поесть. Показал жестами Рубцову, тот сморщился, провел ребром ладони по горлу. Ну и ладно! За броней февральский «афганец» – ледяной, мутный. Искать разум в безумии – крайняя степень последнего.
«Мусий здесь? Отдыхает… Паспорт заберите». Голоса ворвались в тяжелую сладкую дрему. Легкое сосущее чувство страха перед разоблачением Аллахвердиев подавил внутренней командой расслабиться. Как учили: от больших пальцев ног – до макушки и обратно. Рубцов блеснул влажными зубами в душном полумраке: «Граница, товарищ ма…, извиняюсь, прапорщик. Паспорта собирают».
Снаружи звякнуло по броне: «Рубцов, люк открой… Здесь двое… Вот, прапорщики Мусий, Рубцов». Акбар напрягся, проклиная некстати застучавшее сердце. Сейчас докопаются, выведут с позором, и уж чего только не пришьют! Между тем синие книжечки служебных паспортов невнимательно и неловко листал ну прямо юный друг пограничника. Курьянов, стоящий рядом, смотрел куда-то поверх башни. Отлегло. Все тут – подстава. И вся эта колонна, и люди в ней, и граница.
– Эй, а паспорта? Он что, их забирает с собой, товарищ майор?
– Спокойно, Рубцов. Ты кому там его будешь предъявлять? Царандою или моджахедам? Первые читать не умеют, а вторым не советую, – пробурчал Курьянов.
– Во, дела, – озадачился Рубцов, – назад тоже по списку? Да ладно, теперь этот паспорт ни к чему. Афганский.
– Пригодится, – обнадежил его Акбар, – на пять лет выдается, еще продлить можно. В Польшу или в Венгрию определишься.
Сладкая аргументация развеселила фельдшера:
– У вас… Ха-ха… Брови потекли… Как у Карабаса теперь. Выходит, и голову брили зря?
– Зато вшей с вами не нахватаюсь. Дай салфеток, что ли?
Осторожно пройдя зыбкие ржавые понтоны, остановились за песчаным наметом – Курьянов приказал перестроить колонну. Бронетранспортеру капитана Горшенева предстояло идти первым, на расстоянии полукилометра от головной машины.
– За Кашгузаром проводников подберем. Ждут. Какие-то Махмад Расул и Архун. Поедут на броне. Курьянов бойцов добавил. Один за афганцами присмотрит, второго за пулемет.
Горшенев, явно нервничая, никак не мог прикурить на порывистом ветру. Акбар протянул ему желтый квадратик «Зиппо»:
– Что-то не по плану? Чем озадачен?
– Бл…, нет у нас никакого плана. Все эти разговоры для отмазки. Курьянов работает по пакетам. В такой-то точке вскрыть, ну… и так далее. Кто эти Архун и Расул?
– Архун – не знаю. А Расул – посланник… Мухаммед Расул Аллах! Знаешь закон? Наводчику – первая пуля.
– Поучи, ага. Они-то, может, сознательно на эту пулю идут. Думаешь, только у нас сусанины были?
– Миша, подожди, Курьянов, по всему, мужик толковый. А тебе кто мешает свое решение принять? До Янгиарака врасплох не застанут. Ну, прижмут – личный состав на броню, и отходим. За деньги насмерть не стоят, сам знаешь! В любой точке уйдем направо, в Качакум. А там видно будет.
Будто вымер Кашгузар. Ни дехканина, ни вола, ни осла его… И только за южной окраиной, когда вошли в коридор между барханами, впереди косо прочертила свинцовое небо зеленая ракета.
– Они, – кивнул, обернувшись, Горшенев, прижал плотнее ларингофон и нырнул в люк. Бронетранспортер замедлил ход, мягко покачиваясь на плотном песке.
«Если пошлет разведку – будет прав, – подумалось Аллахвердиеву, – сигнал – само собой, а что там на самом деле?» Не ошибся: соскочили и наискосок, пригибаясь, пошли по бархану бойцы. Рубцов вылез с «шайтан-трубой» – складным гранатометом, пристроился у башни. Даром что медбрат! Только бы не развел трубу раньше времени, ишь, как глаза сузил.
– Пятеро, товарищ капитан. В форме. Комки, «духовские». Бородатые все. Автоматы. У одного, кажется, «узи», не разобрал, и платок клетчатый на шее. «Тойота», грузовичок. Не прячутся. Сюда поглядывают.
– Вокруг ничего больше?
– Нет. Чисто. До следующего холма – никого. Правда, за машиной не видно. Может, обойти?
– Нормально. На, засвети, – Горшенев протянул разведчику сигнальную ракету. – Все, докладываю Курьянову. Акбар, пойдешь? Только давай так: до поворота, не дальше, чтобы я вас видел. А им помаши. Сено за коровой не ходит.
– Это точно. Только корова его жует и в навоз переводит. Не думал?
Слова ненужные, рассеянные. Но все понятно: успеть бы до рукопожатий и заверений понять, с кем имеешь дело.
Разведчик было двинулся первым, но Акбар придержал парня:
– Я пойду впереди, отстань шагов на десять. Стволом в мою сторону не веди. Держи вверх. Остановлюсь, буду говорить – не подходи. Лучше сядь. Если что – сажай без разбора.
– А вы… автомат?
– На хер. Здесь и гаубица не поможет, если что.
Вышел на открытое пространство, поднял ладони, провел по лицу. Ну, идите ближе, «афгансусане». Поговорим. А сердце-то стукнуло: интересная делегация двигалась навстречу. Жекетфилды, камуфляж – «Буря в пустыне». Сухие, рослые, чернобородые. Бойцы. И не «узи», у одного – «Инграм» и галабия с небрежным шиком брошена вокруг шеи. Редкий для здешних мест зверь. Где та Палестина! А вот что «протокол» приняли – это хорошо. Двое присели на корточки и тоже стволы к небу. Неторопливо, издалека, широко улыбаясь, подходил тот, что с «Инграмом». Ну, коль они к нам, то и хабар открывать не нам. И улыбаться ни к чему. Можно просто опустить глаза…
Войну можно сравнить с армейским кителем. На его лицевой стороне крепятся боевые награды, нашивки за ранения и контузии, она блещет золотом и звездами погон. Но есть у кителя и изнанка, не видная постороннему глазу. Это – солдатский быт. Как и чем жили «за речкой» наши солдаты, что их радовало и чему они печалились, как и во что одевались, что ели и пили… Перед вами удивительно достоверное и доверительное описание повседневной жизни «шурави» – бойцов ограниченного контингента советских войск в Афганистане; настоящая изнанка войны…
В начале августа 1980 года в ущельях между кишлаком Карасдех и горой Шаеста погибло около ста советских солдат и офицеров 201-й мотострелковой дивизии. Большей частью потери легли на 783-й отдельный разведывательный батальон: третьего августа разведчики потеряли сорок семь человек убитыми и сорок восемь ранеными. Между тем исторический формуляр 201-й дивизии и архивы 40-й армии об этих боях не упоминают ни словом. Автор проводит расследование и пытается понять: что же произошло в те страшные дни и почему об этом так упорно молчит официальная история?
С тонким юмором и горькими слезами Алескендер Рамазанов вскрывает великую пропагандистcкую ложь об Афганской войне, все те заплесневелые идеологические догмы, которыми пичкали наш народ. Суть смерти, выписанная непредвзятым автором, до банальности проста, а вот жизнь необыкновенно многогранна, в ней играют роли люди сильные и слабые, трусы и храбрецы, паникеры и флегматы, глупые и понимающие. Чтение этой книги напоминает старую игру с переводными картинками: аккуратно снимаешь слой за слоем, под которыми проступает яркая и четкая картина той недавней, но почти забытой войны.
Никто и никогда не писал об афганской войне чего-либо подобного… Для большинства она – трагическая ошибка, напрасные жертвы, бессмысленная жестокость. Однако автор этого романа рассматривает войну в неожиданном ракурсе, сравнивая ее со змеиным ядом, способным не только убить, но также излечить и наделить могущественной силой. Для главного героя романа, дивизионного корреспондента Алексея Астманова, афганская эпопея – завершающий, самый тяжелый шаг к вершине воинской доблести, ставший для него, по сути, шагом в бессмертие…
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
В очередной книге издательской серии «Величие души» рассказывается о людях поистине великой души и великого человеческого, нравственного подвига – воинах-дагестанцах, отдавших свои жизни за Отечество и посмертно удостоенных звания Героя Советского Союза. Небольшой объем книг данной серии дал возможность рассказать читателям лишь о некоторых из них.Книга рассчитана на широкий круг читателей.
В центре повести образы двух солдат, двух закадычных друзей — Валерия Климова и Геннадия Карпухина. Не просто складываются их первые армейские шаги. Командиры, товарищи помогают им обрести верную дорогу. Друзья становятся умелыми танкистами. Далее их служба протекает за рубежом родной страны, в Северной группе войск. В книге ярко показана большая дружба советских солдат с воинами братского Войска Польского, с трудящимися ПНР.
В годы Великой Отечественной войны Ольга Тимофеевна Голубева-Терес была вначале мастером по электрооборудованию, а затем — штурманом на самолете По-2 в прославленном 46-м гвардейским орденов Красного Знамени и Суворова III степени Таманском ночных бомбардировщиков женском авиаполку. В своей книге она рассказывает о подвигах однополчан.
Джузеппе Томази ди Лампедуза (1896–1957) — представитель древнего аристократического рода, блестящий эрудит и мастер глубоко психологического и животрепещуще поэтического письма.Роман «Гепард», принесший автору посмертную славу, давно занял заметное место среди самых ярких образцов европейской классики. Луи Арагон назвал произведение Лапмпедузы «одним из великих романов всех времен», а знаменитый Лукино Висконти получил за его экранизацию с участием Клаудии Кардинале, Алена Делона и Берта Ланкастера Золотую Пальмовую ветвь Каннского фестиваля.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.