Зачем мы стареем. Наука о долголетии: как продлить молодость - [21]

Вернувшись к себе в Оксфорд, Кокс проверила эту догадку и убедилась, что была права. Вот в двух словах, как работает этот механизм: при нормальных условиях, когда «дрезина» клеточного воспроизводства катится вдоль ленты ДНК и натыкается на поврежденный участок, она останавливается и посылает сигнал WRN, и тот прицепляется к платформе. WRN снабжен крошечными молекулярными ножницами, которыми он вырезает поврежденную часть пути, а затем отпадает, и «дрезина» едет себе дальше по ленте. Однако при нарушении структуры гена WRN он не отвечает на зов, и весь процесс останавливается – с катастрофическими последствиями для клетки.

Как объясняет Ричард Фарагер, платформы клеточного воспроизводства «похожи на велосипеды. В движении они очень устойчивы, но, если надолго остановятся, рушится весь механизм. Ремонтные ферменты ДНК приходят, чтобы расставить все по местам, и обычно дело кончается делецией – удалением кода. Так можно потерять большие куски генома». В результате клетки остаются с кучей мелких хромосомных повреждений и разными отклонениями, из-за которых противораковые механизмы бьют тревогу – и отправляют клетки в «дом престарелых».

Именно хроническое воспаление из-за этих клеток – причина болей в суставах, сухожилиях и пояснице у Марка Джонса, как и состояния его кожи. Воспаление связано и с диабетом (еще один диагноз, который Марку недавно поставили), и с большей частью других симптомов, знакомых Марку и другим пациентам с синдромом Вернера. Словом, тут настоящее буйство воспаления, и сравнительно небольшая группа геронтологов, изучающая синдром Вернера, считает это состояние прообразом человеческого старения в целом – только у нас такие процессы идут медленнее. Сейчас геронтологам уже известно, как хаос в клетках с синдромом Вернера запускает клеточное старение – как клетка сообщает о своей беде и как запускается серия процессов, останавливающих размножение окончательно, когда клетка идет вразнос. Направляет эти процессы белок с прозаическим названием p38 MAПК[5]. Он дирижирует всеми дальнейшими участниками событий и способствует выделению воспалительных цитокинов – молекул, от которых иммунная система бесится и продолжает бушевать в пораженной ткани, вызывая воспаление.

Что p38 МАПК участвует в болезнях, сопровождающихся воспалительной реакцией, таких как ревматоидный артрит, псориаз и болезнь Крона, известно уже давно, и несколько крупных фармацевтических компаний изо всех сил пытаются найти способ безопасно и надежно блокировать этот белок. Однако первыми учеными, кто сумел увидеть всю картину, были Дэвид Киплинг и его коллеги из Университета Кардиффа. Они поняли, что p38 МАПК не просто связан с воспалительным процессом, но играет одну из главных ролей во всем механизме стрессовых реакций, а следовательно, и в отключении размножения клеток, отправке их на покой. Во всяком случае, в этом причина синдрома Вернера и, скорее всего, дряхления клеток у всех нас.

Чтобы обосновать эту догадку, необходимо было начать работать с веществами, блокирующими p38 МАПК, и приглядеться к их действию.

Фармацевтические гиганты не любят раскрывать карты: у подобного лекарства огромный рыночный потенциал, ставки высоки. Так что фармкомпании в то время не стремились делиться наработками, и в итоге Киплинг обратился за помощью к Марку Бэгли, нынче профессору органической химии в Университете Сассекса.

«Одна из сложностей, – пояснил Бэгли, когда я навестила его в лаборатории, расположенной в зеленом университетском кампусе на окраине Брайтона, – в том, что нельзя просто выбросить белок p38 МАПК из системы – он абсолютно необходим для множества разных процессов. Дэвид как раз и хотел убедиться, что этот белок действительно нужен и вовлечен в патологию синдрома Вернера, а значит, и ускоренного старения. Главный вопрос был: могут ли и здоровые люди ускоренно стареть в некоторых обстоятельствах? И запускает ли стресс преждевременное дряхление клеток раньше износа теломер?» Это важный вопрос. Кто не удивлялся преображению известных людей вроде Тони Блэра и Барака Обамы, возглавивших британское и американское правительства живчиками со свежими лицами, а через несколько лет сдававших дела седыми, изнуренными и осунувшимися? Кто не гадал, не профессиональный ли стресс – причина таких метаморфоз?

«Я тогда работал в Кардиффе, и мединститут только что объединили с традиционным университетом, так что открылись новые возможности для сотрудничества, – продолжал рассказывать Бэгли, улыбчивый здоровяк с копной путаных волос и бородищей. – Вдруг ни с того ни с сего мне по электронной почте приходит это письмо. И вот Дэвид и я встретились попить кофе… Когда ученые собираются вместе работать, очень важно поладить, найти общий язык, и мы сразу спелись!» Уговор был такой: если Киплинг найдет деньги, чтобы нанять достаточно лаборантов для Бэгли, тот займется исследованием блокаторов p38 МАПК.

Произвести химикат строго направленного действия, влияющий только на этот белок – глушащий лишь одну ноту в настоящей какофонии клеточных сообщений, – оказалось действительно трудной задачей. Из-за важности p38 МАПК для стольких процессов в клетках Бэгли и его команда не могли просто исключить белок из системы без огромного вреда. Клеток, пораженных синдромом Вернера, для опытов тоже было раз-два и обчелся, и были они на вес золота – а откуда им браться, ведь по всему миру было совсем немного больных с подтвержденным диагнозом. А клетки, которые они разводили в чашках Петри, были под жутким стрессом из-за сопутствующих процессов. Все они были на разной возрастной стадии. Генетически они тоже отличались, потому что брались у разных пациентов, так что не было двух штаммов, которые бы вели себя одинаково. В таких условиях цитологу было очень непросто понять, что происходит.