Зачем мы стареем. Наука о долголетии: как продлить молодость - [10]

Пытаясь взять под контроль как можно больше переменных, Литгоу с коллегами недавно открыли особенность биологии червей, до которой сами никогда бы не додумались и которая, вполне вероятно, объясняет, почему Джемс и другие не смогли воспроизвести успех манчестерской группы с препаратом долголетия. Оказалось, что некоторые линии червей в одном случае жили долго, а в другом гораздо меньше, несмотря на одинаковые унаследованные гены и идентичные условия развития. Через какое-то время часть червей возвращалась в состояние долгожителей. Сбитые с толку ученые задавались вопросом, в чем причина таких странностей: может, фаза луны или время дня, когда велось наблюдение? Или дело в лаборантах, которые ухаживали за червяками? Но нет, все три лаборатории наблюдали один и тот же феномен – переключение длины жизни между короткой и длинной; любопытно, что средний срок не отмечался никогда. «Что-то во всех трех лабораториях такое происходит, что-то меняется. Может, это метаболизм червей. Мы понятия не имеем, – признается Литгоу. – Это просто темная материя какая-то! Мы знаем, что она есть, потому что влияет на остальную материю, но…»

Вообще говоря, неожиданные результаты опытов не воспроизводятся куда чаще, чем можно подумать по сообщениям СМИ о всяких «прорывах» (журналистам обычно неохота следить за сюжетом, когда начинаются сложности или появляются сомнения). Случай же с червями поучителен еще и в другом: неудача не обязательно происходит из-за тяп-ляп проведенных экспериментов или ошибок той или другой команды ученых. Просто наше понимание фундаментальных процессов все еще весьма ограничено. Стоит помнить и о том, что поиск универсальных законов в биологии часто натыкается на подводные камни и миражи.

Теории окислительного повреждения/свободных радикалов был нанесен еще один серьезный удар в 2009 году. Исследователи из Оклахомского медицинского центра Арлан Ричардсон и Холли ван Реммен поменяли гены лабораторным мышам, чтобы их организм вырабатывал избыток антиоксидантов. Антиоксиданты отлично работали, «зачищая» свободные радикалы, только вот мыши жить дольше не стали. Ученые провели и обратный опыт: взяли мышей, из ДНК которых были исключены гены, отвечающие за выработку двух главных антиоксидантов, и стали наблюдать. Как и ожидалось, клетки мышей сильно пострадали от свободных радикалов, но прожили мыши столько же, сколько и раньше, – по крайней мере те, кто избежал развития рака (как результата воздействия свободных радикалов).

После этого Арлан Ричардсон начал появляться на съездах геронтологов и во всеуслышание хоронить гипотезу окислительного стресса, вспоминает Литгоу. «Он старался их спровоцировать, но все как-то просто пожали плечами: „Значит, не в этом дело. Ну хорошо, мы можем изучать другие вещи“». Сообщество геронтологов еще долго цеплялось за основополагающую теорию причин старения, хотя возражений набиралось все больше и больше. И вдруг консенсус «лопнул как пузырь», говорит Дэвид Джемс. «Странное дело… 15 лет назад на конференциях о старении вы бы только и слышали, что доклады, как все объясняется окислительным повреждением. А сейчас вы приезжаете на съезд, и там почти что ни слова об этом».

Конечно, фактор износа не был совсем сброшен со счетов. Он был и остается одним из ключевых признаков старения. И Гордон Литгоу по-прежнему хочет узнать, как ему удалось так сильно продлить жизнь червей, сделав их устойчивыми к окислительному стрессу. Впоследствии он повторял этот эксперимент много раз под гораздо более строгим контролем, и всегда с положительным результатом. Но что является причиной, а что следствием старения? И насколько велика все же роль свободных радикалов? Мало кто из ученых сейчас придерживается мнения, что побочные продукты клеточных процессов, которые поддерживают в нас жизнь, и приближают нас неуклонно к могиле.

Обзорная статья 2009 года, написанная Джемсом вместе с его коллегой Ричардом Дунаном, вызывает в воображении образ грифов, хищно кружащихся над трупом теории окислительного повреждения. По мнению авторов, упадок этой теории «открывает для нас удивительный путь в неизведанное и отмечает новое начало для биогеронтологии. Пора начинать думать о старении по-новому».

«Кризис теории окислительного повреждения для меня был важным моментом, – вспоминал Дэвид Джемс позднее. – Я как будто освободился от необходимости мыслить исключительно в понятиях техобслуживания и ремонта». Так где же Джемс и другие теперь ищут ответы на вопрос, что заставляет нас стареть?

3 Теломеры – счетчики жизни клеток

Нет лучше примера того, как устоявшиеся взгляды владеют умами и мешают увидеть другие возможности (во всяком случае, в области геронтологии), чем история Леонарда Хейфлика и его открытия ограниченности срока жизни наших клеток.

Хейфлик изучал микробиологию в Пенсильванском университете. На пороге тридцатилетия он обосновался в Институте Уистара в Филадельфии, где его работой было выращивать клеточные культуры. Этим навыком Хейфлик овладел под началом виднейшего практикующего специалиста в стране Чарльза Померата. Институт Уистара на тот момент занимался главным образом изучением вирусов, прежде всего для создания вакцин от полиомиелита и других опасных болезней. Вирусы – величайшие паразиты, неспособные жить вне других живых клеток, чьи механизмы они взламывают, чтобы наделать копий самих себя. Задачей Хейфлика было поддерживать надлежащий запас клеток для выращивания этих чудовищ.