Зачем мы бежим, или Как догнать свою антилопу - [56]

Чтобы рассчитывать на спаривание, самец должен находиться в парящем полете, держа в ногах свадебный подарок – тушку мухи. Самки оценивают представление, а затем выбирают. Затем пары падают на землю, где самцы отдают свою добычу самкам, которые потом едят предлагаемую жертву.

Тушки небольшой мухи достаточно для стимуляции спаривания у некоторых видов эмпидид. У других видов эволюция зашла дальше: самцы заворачивают добычу в тонкую блестящую вуаль, которую они сплетают с помощью прядильных желез на передних лапах. Завернутый в шелковую упаковку свадебный подарок более привлекателен для самок, возможно, потому что он больше по размеру и лучше заметен, чем неприукрашенная или непрорекламированная добыча.

Следующий шаг в эволюции кажется исключительно хитрым. Некоторые самцы танцуют с еще более крупной и бросающейся в глаза упаковкой. Но в нее либо завернута слишком маленькая муха, которой нельзя полноценно полакомиться (но которую легче носить, а значит, и выпендриваться), либо вовсе несъедобный кусок мусора, либо же вообще ничего. Например, у Empis politea самец носит большой белый шар, похожий на яйцо, в который он может поместить, а может и не поместить маленькую мушку. Самка не обращает внимания на содержание. Она выбирает большую, эффектную, но пустую упаковку.

Самцы видов Hilaria sartor, H. sartrix и H. granditarsis дошли до совершенства в своем обмане. На протяжении все более сложного акробатического танца они всегда держат пустой белый сверкающий шарик, точнее, эллипсоид. Если глупый самец попытается поместить туда добычу, то танцоры с пустыми шариками легко превзойдут его в мастерстве танца. Таскать тяжелую добычу можно только при высоких температурах, когда мышцы мухи могут достичь нужной производительности.

Пример мух показывает, что, как и в эволюционной траектории человека, воссозданной антропологами, важна не питательная ценность подношения. Показать себя – вот что важно. Разница лишь в том, что охотники-люди не могут жульничать. У протогоминидов самцам приходилось приносить домой настоящее мясо или демонстрировать способность делать это, а не просто поднимать пустые упаковки. Мясо – ценный ресурс, который был важной и необходимой частью рациона.

Как и у танцующих мух, силу или способности иногда можно оценить по внешнему виду, но надежнее всего – по производительности, как в охоте, так и в символической репрезентации. Может быть, наши танцы, так же как и наши спортивные игры, за которые дают никчемные цветные ленты и металлические или раскрашенные под металл трофеи, тоже происходят из символической деятельности, демонстрирующей наши способности?

Забег – это как погоня. Финишировать в марафоне, поставить рекорд, сделать научное открытие, создать великое произведение искусства – все это, я думаю, заменяет погоню, но в то же время предполагает и демонстрирует психологию выносливого хищника как в самом действии, так и в его оценке. Когда 50 тысяч человек выстраиваются в очередь на марафон или две дюжины старшеклассников встают у линии, чтобы броситься в легкоатлетический кросс, они начинают символическую коллективную охоту, чтобы убить первыми или хотя бы принять участие.

Настоящая охота для большинства из нас давно устарела. Совсем недавно (в геологическом смысле) мы уничтожили одних из самых великолепных существ, которые когда-либо существовали на этом земном шаре, когда люди, полноправные охотники, вступали с ними в контакт в Америке, Австралии, на Мадагаскаре… К тому времени мы развили психологию, физиологию и технологию, сделавшие нас необыкновенными охотниками. В отличие от Африки, нашей родины, наша новая добыча не успела разработать эффективные способы спастись, сочетающие в себе физиологию, психологию, интеллект, а в конечном счете и оружие.

К счастью, сейчас мы направили наши охотничьи склонности в экологически более безопасные направления. Теперь мы можем преследовать друг друга, а не мамонтов и мастодонтов. Мы можем быть воинами дороги, которые будут вечно состязаться в забегах. Теперь мы не мечтаем об убийстве крупных зверей, чтобы прославиться и прокормить нашу группу. Мы можем получать такую же психическую подпитку, которая когда-то была нужна для хорошего телесного самочувствия, думая о других вещах: о победах в забегах, рекордах или других долгосрочных целях. На Олимпиаде мы наблюдаем самую грандиозную охоту. Если мы не можем быть ее частью, то как зрители мы болеем за тех, кто представляет нас, кто действительно является частью нас, поскольку на протяжении миллионов лет нашей эволюции мы были (и остаемся) взаимозависимыми. Однако есть одно основное отличие. В отличие от охоты на хищных животных, у которой всегда есть конец, в погоне друг против друга конечной точки нет. Где она может закончиться? Каковы ее пределы?

14 Бежать как собаки и кошки

Гепарды и волки – два полюса охотничьих стратегий. Оба вида бегают, но по-разному и в очень разных ситуациях. Кошки чаще всего охотятся в одиночку, и их успех зависит от долгого терпеливого ожидания добычи. Пользуясь скрытностью, им удается приблизиться к добыче (или наоборот), а затем молниеносно броситься на нее. Волчья (и собачья) стратегия, напротив, обычно заключается в командной работе, а затем выявлении и преследовании слабой добычи. Собаки выбирают тщательно и могут преследовать добычу на большем расстоянии. Конкретные типы мышц соответствуют психологическим склонностям. У кошек преобладают быстросокращающиеся волокна, которые зависят от гликолиза углеводов для взрывного высвобождения энергии. У собак больше медленносокращающихся волокон, которые требуют кислородного метаболизма с использованием жиров. Мы устойчиво пользуемся обоими типами волокон, хотя хорошие спринтеры имеют около 26 % медленно сокращающихся волокон по сравнению с 79–90 % у бегунов на дальние дистанции. Физиология волокон, однако, не является фиксированной. Она меняется с тренировками. Например, во время тренировок на выносливость лактат, вырабатываемый при гликолизе быстросокращающимися волокнами, меньше накапливается, поскольку вычищается быстрее.