Зачем? - [2]

- Кем буду? Наверное, сначала взрослым, - смело предположил Ужов-младший, раздевая ярко-рыжий цитрус. - Потом зрелым, потом старым и, наконец, мёртвым.

- Молодец! - рассмеялся отец. - А то я уж боялся, что...

- Вот и правильно, что боялся! - вскрикнула жена и грохнула об пол все свежевымытые тарелки.

Белые кусочки разлетелись по синему кафелю - очень красиво получилось. Как звёздочки на небе.

Младший осторожно выбрался из-за стола и на цыпочках отправился в коридор за веником, стараясь не наступать на выразительные осколки фарфора. Старший почесал в затылке, допил свой чай и пошел в ванную за тряпкой. Мать, зажмурив глаза, воздела кулаки к потолку и крикнула:

- Всё будет по-другому! Слышите? Абсолютно всё.

...Пол очистили от нечаянных звёзд, мандарины съели, женские слезы вытерли, профессоровы нервы подкрепили водочкой, а детское любопытство утолили сентенцией типа жизнь продолжается, - вот тогда и открылась тайна, помутившая душу доктора Ужовой сегодня.

- ...Понимаешь, Иван, - всхлипывала жена, вцепившись в крепкое плечо мужа, - это настоящая катастрофа.

Супруги сидели на тахте в спальне. У их ног, на толстом кремовом ковре, сидел сын. Правой рукой он держался за правую щиколотку матери, левой рукой - за левую щиколотку отца. Семья сплелась. Ужасная новость, принесенная матерью с работы, объединила их новыми узами, сжала в горсти, как великанша орешки.

Доктор генетических наук Ужова, продышавшись, сосредоточилась и рассказала суть. По порядку.

Оказывается, ныне возглавляемый ею институт до сего дня имел в своем составе одну секретную лабораторию, сотрудники которой подбирались давно, ещё прежним руководством, по двум основным признакам: во-первых, по великолепному знанию дела, то есть генетики, генной инженерии, молекулярной биологии и вокруг того, а во-вторых - по отсутствию семьи, частной собственности и уважения к государству.

Окружённые комфортом и тайнами, эти учёные жили, как им хотелось. Любые приборы, реактивы, печатные материалы - пожалуйста. За тройными дверями полного безразличия к миру они творили какую-то вакцину, заказанную руководством. Никто - так сказали Ужовой в институте - не был знаком с их тематикой. Личных дружб тоже не было, поскольку разговаривали члены секретного коллектива только друг с другом даже в столовой.

Когда руководителем стала Ужова, ей просто нашептали, что есть какие-то замороченные фанаты чего-то таинственного, чуть не на сто лет обеспеченные финансированием, и пусть их.

Пусть. Ужова пошла было знакомиться с этим обеспеченным коллективом, но по дороге оступилась на лестнице, подвернула ногу и попала в институтский травмпункт с тяжёлым растяжением ахилла. По случаю в медчасти в тот день дежурил старейший сотрудник, опытный эскулап Иванов, лет семидесяти. Осмотрев ногу, он вздохнул и сказал, что недели на две Ужова выбывает из трудового процесса. Но:

- Знаете ли вы, дорогуша, что мне сегодня звонили ребятки из секретки?

- Это к которым я шла... поговорить? - проскулила Ужова, держась за ногу.

- Они, милые. Говорят, изобрели неплохое лекарство: боль - вроде вашей - проходит сразу, а растянутые сухожилия - вроде ваших - приходят в норму через несколько минут. Кости, если кому надо, срастаются. Кровь очищается и так далее. Средство, говорят, верное, но пока не патентованное. Идут дополнительные испытания. Хотите, я им позвоню? И познакомитесь, и подлечитесь, а?

- Панацею ищут тысячи лет, - вздохнула Мария Ионовна. - Они в здравом уме? В твердой памяти?

- Я понимаю, - кивнул Иванов, - но они мне сказали, что на всех зверюшках средство испытано. Всё благополучно. Впереди - люди. Боитесь?

Что руководило в тот час директором института Марией Ужовой, сказать трудно. Подопытным кроликом стать захотелось? Любознательность заела? Нога слишком сильно болела?

Словом, не шибко перебирая свои душевные и профессиональные струны, она разрешила врачу позвонить в секретную лабораторию, и через пять минут в медчасти появился симпатичнейший молодой человек лет сорока, румяный, в белом костюме, веселый и синеглазый. Поправив шёлковый белый галстук, он поклонился новому директору и сказал, что рад возможности показать себя и всю лабораторию в деле и немедленно.

Сильно страдая от боли в повреждённой ноге, Мария Ионовна поприветствовала нового подчинённого кривоватой улыбкой и разрешила действовать.

Поправив галстук еще раз, ученый распечатал шприц, в котором почему-то уже содержалось лекарство, а игла и прозрачно-серебристый кожух были единым литым целым, присел возле начальственной ноги, прицелился и вколол. Прямо сквозь чулок.

Боль мигом исчезла. Несколько удивленная Ужова повертела ступнёй туда-сюда и встала. Дежурный эскулап Иванов зааплодировал. Ужова попрыгала на подвернутой ноге и расцвела.

- Ах, какой вы молодец! - легкомысленно восхитилась она. - Передайте всем вашим коллегам, что днями забегу на чай! Спасибо! И вы тогда всё мне расскажете. Ладушки?

- Ладушки! - сияя, согласился румяный синеглазый - и испарился.

- Ой, как хорошо! - лопотала директор серьёзного научно-исследовательского института, не заметившая никаких особенностей ни в поведении коллег, ни в методе вакцинации - через чулок, без спиртования, без знакомства по имени. Даже герметичный шприц не удивил её. Затмение.