Зачарованные смертью - [20]
О чем мы беседовали? Я был намного моложе, но даже не это, а то, что я находился как бы вблизи власти, его ко мне притягивало. И то, что я был молодой, значит, я был ближе к тому, что происходило на улице, я только что из той жизни пришел сюда. Меня взяли на работу в обком из областной газеты. „Вот вы — молодые“, — начинал он. Молодые, значит, ответственные за то, что происходит, переворачивается. Он говорил о твердой руке, о порядке, о том, что все разваливается. Других вопросов он себе не задавал. Он никогда не читал Маркса, впрочем, как и я. В вузах мы когда-то все это пролистали перед экзаменами. Маркса и Ленина я стал читать сейчас, когда сносят памятники им, тащат на свалку…
Я его видел в тот день… За несколько минут, как он выпрыгнул… Выхожу в коридор: он ходит без пиджака, открыта дверь в туалет, а там окна настежь… Виновато как-то улыбнулся мне… Пиджак висит на дверной ручке… Мелькнуло: почему он здесь, на восьмом этаже, вроде его никто не вызывал? На восьмом этаже находился кабинет первого секретаря обкома партии, сюда или вызывали, или приглашали. Представить, чтобы кто-то просто так поднялся туда и гулял, невозможно. Никто даже из своих работников не заходил, кроме меня, его помощника, и секретаря-машинистки. Мы находились рядом, наши кабинеты. Существовал этикет, который не нарушался. Краем сознания пробежала мысль: вроде никто его не вызывал… Я забрал в приемной отпечатанные странички (как раз писал доклад первому секретарю) и вернулся к себе. Через несколько минут слышу крики в коридоре…
Недавно я где-то прочел, что раб вспоминает не только плети и цепи, которыми он был прикован к галерам, но и красоту моря, и соленый ветер в лицо… К чему это я? Это уже о другом… Или нет? О том же. В университете я думал о себе, что я независим. В армии словил себя на мысли, что счастлив стоять в строю по стойке „смирно“ и появилось желание стрелять… Это уже о другом… Это уже чувства, эмоции… А вам нужны факты…
Он пришел в тот день на работу в старом костюме… В старых ботинках… Я после думал, что он же шел и представлял, как будет это делать… Вот эту последовательность: где, как, когда? Открыть, подняться, ступить… Кто бы мог подумать, что он окажется на это способным? Послушник по своей природе… Он нарушил все правила игры…
Заведующий отделом обкома партии — номенклатура ЦК. И вдруг он бросается с восьмого этажа, разбивается насмерть… Это все равно что идти на марше и ухитриться повеситься. Был переполох. Недоумение. Приезжали комиссии…
Я могу пересказать вам текст наших объяснительных записок, даже с сохранением стиля партийных документов, я их немало в свое время написал. Что-то вроде того, что нескольким работникам обкома партии было предложено подыскать другую работу в связи с тем реформированием партии, которое происходит в стране. В числе их был и Игнатий С. Имелись варианты: должность директора кинотеатра или начальника „Союзпечати“, преподавательская работа в сельхозакадемии. И так далее. В служебной бумаге излагалась служебная правда… В ней не было наших разговоров и его растерянности, непонимания того, что совершается вокруг. Он служит партии, как он считал, верой и правдой, ни разу не ослушался, всегда находился под рукой, наготове, и вдруг она его изгоняет. Она его предает. Иначе как предательство он это оценить не мог. Он же был такой, каким партия хотела, каким она его слепила и укротила, он стал ее атомом, ее живой клеткой. Ему нравилась эта большая, беспощадная машина. Однажды он мне признался, что мечтал быть военным, но не прошел по конкурсу в военное училище.
Как этот человек взбунтовался? Этот послушник. Я до сих пор понять не могу. Он всегда делал то, что ему прикажут…
У него была красивая жена. Бухгалтер в стройтресте. Двое сыновей. Он получил для каждого квартиру. Купил им машины. Да, это все было, и он это все умел — взять, получить, позвонить, попросить, нажать, выбить. Казенная дача… Продуктовый заказ в обкомовском буфете… Но не из-за этого со стометровой высоты — на камень! Не из-за сырокопченой колбасы и икры…
Его изгнали, его предали… Он не мог с этим примириться…
Было еще одно обстоятельство. Домашнее. Интимное. Я не уверен, что имею право приоткрывать его. Но если без имени… Инкогнито… Когда жена узнала, что он уходит из обкома, пригрозила: „Забирай свою старую мать! Вези назад в деревню! Мне надоело из-под нее горшки таскать…“. Мать тяжело болела… Он попросил в обкоме машину, и шофер рассказывал, как они отвозили в деревню его больную мать. Проедут десять километров:
— Стой! Поворачивай назад.
Выйдет. Покурит.
— Едем дальше.
Оставил он мать в старой, холодной хате. На чужих людей. Плакал. Просил. Это он, к кому вся деревня приезжала за справедливостью?! Это он, кто был — власть.
Человек сломался. Я думаю, он окончательно сломался там, в машине, когда он сидел в кабине, а полупарализованная мать лежала в кузове, в кабину она не вошла. Все в жизни перемешано: сырокопченая колбаса, икра, власть и смерть. Я не пытаюсь вызвать у вас сочувствие. Это наша сумасшедшая, безумная наша жизнь… По Библии человек живет не при капитализме, не при социализме, а на земле. Я должен объяснить эту жизнь своим ученикам…
Без этой книги, давно ставшей мировым бестселлером, уже невозможно представить себе ни историю афганской войны — войны ненужной и неправедной, ни историю последних лет советской власти, окончательно подорванной этой войной. Неизбывно горе матерей «цинковых мальчиков», понятно их желание знать правду о том, как и за что воевали и погибали в Афгане их сыновья. Но узнав эту правду, многие из них ужаснулись и отказались от нее. Книгу Светланы Алексиевич судили «за клевету» — самым настоящим судом, с прокурором, общественными обвинителями и «группами поддержки» во власти и в прессе.
Самая известная книга Светланы Алексиевич и одна из самых знаменитых книг о Великой Отечественной, где война впервые показана глазами женщины. «У войны — не женское лицо» переведена на 20 языков, включена в школьную и вузовскую программу.На самой страшной войне XX века женщине пришлось стать солдатом. Она не только спасала, перевязывала раненых, а и стреляла из «снайперки», бомбила, подрывала мосты, ходила в разведку, брала языка. Женщина убивала. Она убивала врага, обрушившегося с невиданной жестокостью на ее землю, на ее дом, на ее детей.
Главные герои не политики, не солдаты, не философы. Главные герои — дети, которые запоминали самые яркие и трагические моменты той войны. Не сами события, а то, что чувствовали. «Я помню маму. Когда ее вели на расстрел, она просила: „Дочку уведите… Закройте дочке глаза…“, — вспоминает одна из героинь». А я не плакал, когда падала бомба, я топал ножкой и приговаривал: «Я буду жить! Я буду жить!». И эти воспоминания детские, беззащитные, до основания обнажают и разоблачают «человеческое безумие в форме войны». На развороченном путиСтоит мальчишка лет пяти,В глазах расширенных истома,И щеки белые как мел.— Где твоя мама, мальчик?— Дома.— А где твой дом, сынок?— Сгорел.Он сел.
Завершающая, пятая книга знаменитого художественно-документального цикла Светланы Алексиевич «Голоса Утопии». «У коммунизма был безумный план, — рассказывает автор, — переделать “старого” человека, ветхого Адама. И это получилось… Может быть, единственное, что получилось. За семьдесят с лишним лет в лаборатории марксизма-ленинизма вывели отдельный человеческий тип — homo soveticus. Одни считают, что это трагический персонаж, другие называют его “совком”. Мне кажется, я знаю этого человека, он мне хорошо знаком, я рядом с ним, бок о бок прожила много лет.
Несколько десятилетий Светлана Алексиевич пишет свою хронику «Голоса Утопии». Изданы пять книг, в которых «маленький человек» сам рассказывает о времени и о себе. Названия книг уже стали метафорами: «У войны не женское лицо», «Цинковые мальчики», «Чернобыльская молитва»… По сути, она создала свой жанр — полифонический роман-исповедь, в котором из маленьких историй складывается большая история, наш ХХ век.Главной техногенной катастрофе XX века — двадцать лет. «Чернобыльская молитва» публикуется в новой авторской редакции, с добавлением нового текста, с восстановлением фрагментов, исключённых из прежних изданий по цензурным соображениям.
Вторая книга (первой стала «У войны не женское лицо») знаменитого художественно-документального цикла Светланы Алексиевич «Голоса Утопии». Воспоминания о Великой Отечественной тех, кому в войну было 6-12 лет — самых беспристрастных и самых несчастных ее свидетелей. Война, увиденная детскими глазами, еще страшнее, чем запечатленная женским взглядом. К той литературе, когда «писатель пописывает, а читатель почитывает», книги Алексиевич не имеют отношения. Но именно по отношению к ее книгам чаще всего возникает вопрос: а нужна ли нам такая страшная правда? На этот вопрос отвечает сама писательница: «Человек беспамятный способен породить только зло и ничего другого, кроме зла». «Последние свидетели» — это подвиг детской памяти.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.