Забытый сон - [11]

— Понятно, — Дронго обратил внимание на фотографию, стоящую на серванте. На ней рядом с молодым мужчиной была запечатлена симпатичная миловидная женщина. Дронго перевел взгляд на Ингриду. Неужели это она же? Надо же, как изменилась! Что делает с людьми время! Была симпатичной молодой женщиной, а превратилась в располневшую деревенскую бабу.

— Было ужасно, — повторила Ингрида. — Меня потом много раз в полицию вызывали. И в прокуратуру. Я все время об этом рассказывала. Два года. А потом Лилия жаловалась, и меня снова вызывали. Она не на меня жаловалась, но меня все время звали на допросы. И тогда мы с мужем решили переехать сюда, к нашим родителям.

— Вы долго работали с Армандом Краулинем?

— Долго. Да, долго. Почти два года. Он был очень хороший человек.

— Вы принесли письмо, в котором содержались финансовые претензии к его фирме?

— Да. Они хотели, чтобы мы раньше срока погасили наш долг. У банка тогда были большие проблемы.

— Он знал о письме?

— Конечно, знал. Мы получили его вечером, но я ему прочла его по телефону. И он сказал, чтобы я не оставляла его в офисе, а взяла домой, а завтра передала ему. Мне казалось, что он хотел сразу поехать в банк.

— Как вы считаете, он мог из-за этого решиться на самоубийство?

— Я не знаю. Но полиция говорит, что это было самоубийство.

— Нет, не полиция, как вы считаете?

— Не знаю, — растерялась Ингрида, — у нас все говорили, что Краулинь не мог такое сделать. Но я сама все видела. И в доме никого, кроме нас, не было.

— И вы ничего подозрительного не заметили?

— Нет. Ничего. Но Лилия нам не верила. Она до сих пор считает, что ее мужа убили.

— Понятно. Когда погиб Арманд Краулинь, главой фирмы стал его заместитель? Верно?

— Правильно. Нам было очень тяжело, но Пиесис очень много работал. Он сохранил фирму.

— Вы работали секретарем Арманда и должны были знать его лучше других. У него были враги?

— Врагов не было. Но были люди, которые его не любили. Многие не любили. Он ведь всегда говорил то, что думал. А это многим не нравилось. Когда все писали, что у нас была оккупация, Арманд выступал и говорил, что это неправда. Когда все ругали советскую власть, он говорил, что было много плохого, но и много хорошего.

— Наверное, справедливо, — заметил Дронго.

— Тогда нельзя было такое говорить, — убежденно заявила Ингрида, — и сейчас нельзя.

— Ну, это не совсем враги. Это скорее люди, расходящиеся с ним в своих политических взглядах. А других врагов не было? Может, вы кому-то еще были должны или вам были должны?

— Таких врагов не было, — твердо ответила Ингрида.

— Вы видели записку, которую он написал?

— Да, она лежала на столе, и я ее прочла.

— Что там было написано?

— «Мне очень жаль». Я и сейчас это помню.

— Это был его почерк?

— Конечно. Они потом отправили записку на экспертизу. Это был его почерк.

— Где на листе были написаны эти слова? Сверху, в середине, внизу, где?

— Сверху. На самом верху. У него был очень хороший почерк, я его сразу узнала.

— На большом листе фраза была написана на самом верху? — уточнил Дронго.

— Да. Он написал «Мне очень жаль». И поставил точку. Я сама это видела.

— Вы должны были знать манеру его письма. Как обычно он писал письма? Сразу начинал сверху или чуть отступал?

— Сразу сверху, — ответила Ингрида.

— Вы видели это письмо. Вспомните, может, он хотел еще что-то дописать. Может, он собирался написать большое письмо?

— Но там была точка.

— Забудьте про точку. Скажите — такое могло быть?

— Да. Но он больше ничего не написал.

«Упрямый нордический народ эти латыши», — подумал Дронго с некоторым сарказмом. Они верят только фактам и не хотят допускать никаких предположений. Может, так и нужно? Ведь он сам тоже исповедовал принцип Оккама: «Не умножай сущее без необходимости».

— У него могли быть связи на стороне?

— В какой стороне? — не поняла Ингрида.

— У него могли быть любовницы?

— Нет, — она испуганно всплеснула руками, — нет, нет, никогда. Он так любил свою жену. Вы знаете, он очень нравился женщинам, но никогда не изменял своей Лилии. Нет, такого не могло быть.

— Все ясно. Какая у него была машина, вы не помните?

— Конечно, помню. Две машины. «Мерседес» и «Рено». Но этих машин у Лилии нет. Она отдала их дочери Арманда Лайме.

— Вы были знакомы с Лаймой? Она приходила к отцу?

— Только один раз. Что-то просила. Я слышала, как они разговаривали.

— Он выполнил ее просьбу?

— Не знаю. Но она ушла очень довольная.

— И еще один вопрос. Вы поднялись на второй этаж вместе с Рябовым. У него был протез на ноге? Ему ведь трудно было быстро подниматься?

— Не быстро, — согласилась Ингрида, — очень медленно.

— А сам Рябов мог убить вашего бывшего шефа?

— Нет, — ответила она, снова испугавшись. — Он совсем старик был. Нет, нет! И он не справился бы с Армандом. Такого не могло быть.

— Понятно. — Дронго еще раз посмотрел на ее фотографию в молодости. Неужели и сам он также сильно изменился за последние годы? Или сами мы не замечаем этих изменений? — Спасибо вам, Ингрида, — поднялся Дронго, — простите, что вас побеспокоил.

— Ничего, — легонько вздохнув, ответила она. — Я слышала, что Лилия тяжело больна. Мне ее так жалко! Они так любили друг друга. И она никогда не верила в его самоубийство.