Забытый - [16]

— Повторяю, — опять заговорила Мандан с некоторой торжественностью, — что у тебя в руках секрет конституции республики Оссиплури.

— Он никелированный, — тонко заметил я. Молодая женщина презрительно улыбнулась.

— Я обращаюсь к главному кассиру, а не к остряку.

Я закусил губы. Она продолжала, словно не заметив, что я раздосадован.

— Как кассир ты, должно быть, умеешь обращаться с замками несгораемых касс?

На этот раз я со снисходительным сожалением посмотрел на нее.

— Однажды, в 1912 году, помощник директора сыромятни Лафуркад в По заметил, что уволенная накануне машинистка напихала в замок кассы разные неподходящие вещи: промокательную бумагу, оконную замазку, губную помаду. И что же! Не прошло и двадцати минут, как я, при помощи одного только шила, извлек бумагу, замазку и помаду, и замок стал действовать лучше прежнего.

— Я никогда не сомневалась в твоих технических талантах. Ободренный этими словами, я взял ее руку, и она не отняла ее у меня.

— Что служит главным двигателем во всех поступках людей, Этьен? — спросила она меня своим певучим голосом.

— Любовь, — горячо ответил я. Она загадочно улыбнулась.

— Если хочешь. А еще?

— Опять любовь, — непримиримо повторил я.

— А расчет, прекрасный полковник, какое место отводите вы ему?

— Ex aequo, — ответил я.

— Ого! Сказано недурно. Но все-таки в твоей классификации любовь, очевидно, на первом плане?

Я не отвечал. Если рыцарь во мне возмущался против такого откровенного материализма, зато главный кассир не мог не со гласиться с Мандан.

— Слушай, — сказала она, — и хорошенько следи за моими словами.

Она помолчала немного. Соловьи в кипарисах заливались напропалую.

— До 1914 года, — рассказывала Мандан, — мое состояние заключалось, как и у всех уважающих себя людей, в движимости и недвижимости. Недвижимость была национализирована, — сейчас распоряжаются ею ликвидаторы, а движимость — слушай внимательно…

— А движимость?

— …состояла главным образом из бриллиантов короны Оссиплури. Надо тебе описать эту корону: шесть рядов — ряд жемчуга, ряд сапфиров, ряд рубинов, ряд бриллиантов (семьдесят каратов), ряд изумрудов и снова ряд жемчуга. Все эти камни, само собой разумеется, настоящие, впрочем, за исключением рубинов, которые заменены были поддельными, когда я продала настоящие, чтобы расквитаться с одним долгом, сделанным мной еще в юные годы. Но это подробность несущественная. Все вместе, мой милый ефрейтор, было оценено до войны в шестнадцать миллионов долларов. Подумай, сколько это составит на нынешние плохенькие французские деньги!

— Шестнадцать миллионов долларов, — воскликнул я. — А основной капитал сыромятни Лафуркад, одного из крупнейших предприятий на юго-востоке Франции, — всего миллион четыреста тысяч франков!

— Ага! — протянула Мандан. — И ты станешь все-таки утверждать, что любовь и расчет одинаково сильны?

— Что случилось с этой короной? — спросил я сдавленным голосом.

Мандан ответила вопросом на мой вопрос.

— Если мои сведения правильны, тебя сегодня допрашивали в зале собраний?

— Да.

— Ты там ничего не заметил?

— Заметил.

— Что?

— Трон.

— Надо быть внимательным, — сказала Мандан, — и с первого взгляда замечать то, что следует видеть. Что стоит против трона?

— Несгораемая касса.

— Ну, слава богу! Я начинаю думать, что ты понял наконец. А в кассе что?

— Корона! — крикнул я. — Корона Оссиплури! Мандан улыбнулась.

— Ты положительно умен.

Наступило молчание. Умолкли даже соловьи.

— Я надеюсь, — заговорила снова Мандан, — ты разгадал тайну конституции республики Оссиплури?

— Как вы хотите… — начал я неуверенно. Мандан сделала движение нетерпения.

— Послушай, ты огорчаешь меня. Скоро рассвет. Время не терпит. Ты обязательно хочешь, чтоб я поставила точки над i?

Я не отвечал. Никогда еще моя догадливость не подвергалась такому испытанию.

— Поставим же, — пренебрежительно уронила Мандан. — Правительство Оссиплури составляют двенадцать министров. Каждый из них лелеет одну мечту: покинуть нашу прекрасную родину, унеся с собой камни короны. В результате все они друг другу не доверяют. Вот поэтому они и оставили ключ от кассы у меня. А так как, с другой стороны, касса не здесь, не в моем дворце, а мне запрещено выходить отсюда, — то, как видишь, государственное равновесие гарантировано. Но равновесие это все-таки неустойчивое. Оно может быть нарушено в любой момент. Для этого было бы достаточно…

— Достаточно?..

— Твоя скромность приводит меня в восторг, — проговорила молодая женщина, — достаточно было бы, чтобы красивый малый, которому я передала бы предварительно этот ключ, проник ночью в зал собраний и… ты понял?

Я понял прекрасно. Но предприятие казалось мне настолько рискованным и полным опасностей, что даже красота Мандан и шестнадцать миллионов долларов не могли служить достаточной компенсацией.

Мандан наклонилась ко мне.

— Жерис-хан, — заговорила она с самым независимым видом, — сделал все, что мог, чтобы добыть этот ключ, ключ, который ты держишь сейчас в руке. Но он мне не нравится. Он брюнет. Я люблю блондинов.

— Я шатен, — прошептал я упавшим голосом.

— Шатен?! — удивилась Мандан. — Вот выдумал! Кто тебе сказал такую глупость? Ты — блондин, и даже очень красивого оттенка.