Забытые учителя - [10]

Заражённые вынуждены были спать поодиночке в маленьких запираемых комнатках или просто небольших индивидуальных лачужках. Они привязывали себя к кроватям или приковывали цепями или наручниками. Этот способ был надёжней, так как мутировавший не мог взять ключ, который лежал рядом, и открыть замок. Обязанность ликвидировать его лежала на его семье.

К счастью, община Внешнего города успешно справлялась со всеми невзгодами. Она давала анклаву ловких охотников и умелых лесорубов, фермеров и огородников, а также кузнецов и работников плавильного завода.

Политика изоляционизма не вредила родному анклаву, потому что он активно участвовал в торговле и имел исключительную военную мощь, — именно поэтому Объединённый генералитет боялся вмешиваться во внутренние дела Крылатского анклава, поскольку это грозило генералам большой и быстрой конфронтацией (если не открытой войной) и непременной потерей ценных ресурсов. На странный анклав, находившийся на окраине Москвы, предпочитали не обращать особого внимания, тем более что проектам Объединённого генералитета он сильно не мешал и был ценным торговым партнёром.

Крылатский анклав производил герметичные костюмы бактериологической защиты и шлемы, фильтры которых были намного эффективнее стандартных противогазных: их хватало на более длительное время, да и сами шлемы были легче и удобнее. Как объяснял Игорь Эдуардович, их удаётся делать только благодаря чертежам, материалам и оборудованию, которые удалось вывезти из ЦИТО сразу после заражения.

Володька помнил ЦИТО, хотя с тех самых пор прошло уже тридцать с лишним лет. Воспоминания были детские, но яркие: мама, дядя Валя, тётя Люда, дядя Гера и дядя Игорь, кошка Анфиска…

Все они были сейчас живы и, несмотря на преклонный возраст, бодры. Кроме Анфиски, которая ушла в леса двадцать лет назад. Володька тяжело переживал потерю своего давнего друга, но отец сказал, что не нужно оскорблять умудрённую летами кошку, оспаривая её решение. Анфиска к тому времени уже успела стать не только многодетной матерью, но и пра-пра-прабабушкой. Константин Фёдорович специальным наказом запретил причинять кошкам вред, мотивируя это тем, что пророк Мухаммед очень уважал этих гордых и умных созданий.

Эти кошки действительно были чрезвычайно умными: они могли предсказывать погоду и предчувствовать массированные атаки мутантов. Плодились хвостатые обитатели бункера не часто — котята появлялись раз в два-три года, и двойни были крайне редким явлением. Абузар Данаифар говорил, что это из-за того, что все эти кошки пошли от единого корня и кошачьей общине очень не хватает свежей крови. Кошки органично вписались в общину анклава, они позволяли людям легче переживать стрессы подземной жизни.

Община Внешнего города, в свою очередь, разводила собак, которые были весьма полезны во время охоты и при выслеживании дичи или человека — это, в сущности, не имело значения.

Животный мир был почему-то предельно агрессивен по отношению к незаражённым. Но собаки были выдрессированы так, что не бросались на жителей Нижнего города. А за другими животными — козами, кроликами, поросятами, лошадьми — присматривали жители Внешнего города.

Община Внешнего города была раза в два больше общины бункеров, и они, по мнению Владимира, были более свободны, даже несмотря на то, что на них законодательством анклава накладывался ряд жёстких ограничений. Они могли чувствовать и ощущать этот мир таким, какой он есть, а не пользоваться «мирозаменителями», коими являлись ограниченные пространства бункеров.

Другие анклавы использовали термин «чистые» для обозначения остатков незаражённого человечества, однако Константин Фёдорович был против этого термина. Он считал, что Вильман, хоть и был великий грешник, который возомнил себя равным Аллаху, создал некий новый аналог Всемирного потопа. Но анклавы, вместо того чтобы стать новыми ковчегами, колыбелями новой цивилизации, превратились в гниющие зловонные клоаки. В бункеры хлынули далеко не лучшие представители человеческой цивилизации, коих надлежало спасать в первую очередь, а бывшие власти предержащие Старого мира — никто из них не заботился о будущем человечества, все они тряслись только за свою шкуру, а те немногие, кто думал иначе, были вынуждены согласиться с позицией большинства.

Само собой, за пределами анклава эта позиция не разглашалась, но все анклавовцы были уверенны в её справедливости.

Когда-то много лет назад и Крылатский анклав не отличался от всех прочих, но благодаря Великой Революции, к которой был причастен отец Владимира, ситуацию удалось кардинальным образом переломить, и во главу угла было поставлено старое социалистическое правило: кто не работает, тот не ест. Поэтому работали все!

Иными словами, пользоваться плодами труда общины мог лишь тот, кто приносил ей пользу. Этот принцип соблюдался беспрекословно, тунеядство жестоко наказывалось — вплоть до изгнания из общины, исключение делалось лишь для многодетных матерей, которые могли целиком посвятить себя воспитанию детей и домашним заботам. Первые годы в бункере имелись определённые демографический и этнический перекосы, но Константин Фёдорович всеми силами старался его ликвидировать, и кажется, у него получилось. Однако брачно-семейное законодательство налагало ряд необходимых ограничений и призывало к мудрому планированию семьи и личной жизни.