Забытые бастарды Восточного фронта. Американские летчики в СССР и распад антигитлеровской коалиции - [18]

.

Генерал Дин тем временем столкнулся с проблемой. Одиннадцатого мая, во время визита полковника Рузвельта к Молотову, было достигнуто соглашение, что о челночных бомбардировках широкой публике первым сообщит Советский Союз. Встревоженный расспросами Лоуренса и Солсбери, Дин решил, что новости уже утекли к американским и британским репортерам, и предложил журналистам сделку: их пригласят на авиабазы увидеть американские самолеты, но лишь в обмен на молчание до нужного момента. “Я оказал им доверие, и они согласились не строить собственных догадок, основанных на прибытии множества американских военных”, – писал впоследствии Дин. Он связался с генералом Никитиным, своим самым влиятельным союзником в советском командовании, через него было получено разрешение НКИД американским и британским репортерам приехать в Полтаву в день прилета первых “летающих крепостей”. Но когда пришло время, в журналистском пуле, включавшем около тридцати репортеров, узнали, что комиссариат Молотова разрешил поездку в Полтаву лишь пятерым из них.

Именно это и пытался объяснить Дину до невозможности взволнованный Лоуренс, когда позвонил ему 1 июня. Генерал немедленно связался по телефону с официальными лицами из комиссариата иностранных дел. “Я в ожесточении звонил чиновникам из наркомата, отвечал на звонки разочарованных корреспондентов, и я преуспел: удалось повысить квоту до десяти американских и десяти британских корреспондентов”, – вспоминал Дин. Но ни Лоуренс, ни Солсбери, ни остальные репортеры не принимали нового соглашения. Они сказали советской стороне, что едут либо все, либо никто. “Гильдия британских и американских работников печати устроила первую трудовую забастовку в Советской России”, – вспоминал Дин. “Единый фронт впервые в истории Москвы”, – писал Солсбери. Почти три десятка репортеров отправились в аэропорт, но отказывались подниматься на борт, пока всем их коллегам не разрешат лететь. И Молотов отступил. “Сработало, – писал Дин, – в полдень их всех пустили на борт советского самолета и доставили в Полтаву”³.

Американским журналистам предстояло увидеть и рассказать о захватывающем событии в истории Великого альянса: сотни американских самолетов вскоре приземлятся на территории Советского Союза. Война в Европе вступала в новую фазу. Никто не знал, когда наступит День D и когда в Западной Европе откроется второй фронт, но все знали, когда откроется новый воздушный фронт в Восточной Европе. Все ждали пятницу – 2 июня 1944 года.

* * *

Среди американцев, с нетерпением ждавших прибытия своих самолетов, была и Кэти Гарриман, которая “жила надеждой когда-нибудь увидеть, как наши воздушные суда приземляются на советской земле”, как она писала сестре Мэри в начале июня 1944 года. В полдень 1 июня, попрощавшись с корреспондентами, улетавшими в Полтаву, Дин остался на московском аэродроме, чтобы встретить посла и его дочь. Они возвращались через Италию и Иран из поездки в Лондон и Вашингтон, длившейся более месяца. На пути в Спасо-хаус Дин сказал обоим, что немедленно отправляется на авиабазу. Гарриман тут же ответил, что летит с ним. “Я просто тихо сидела, затаив дыхание”, – вспоминала Кэти. Она боялась, что ее оставят, присутствие женщин на секретных объектах считалось нежелательным (она слышала истории о женщинах-репортерах с Запада).

В Спасо-хаусе Кэти, как позже писала она сестре, “улучила благоприятный момент и высказала мысль, что, возможно, хорошо бы и мне поехать”. Отец был недоволен, притворился, что удивлен, но она возразила: на базе ведь есть медсестры, так что еще одна женщина не будет проблемой. У нее был еще один сильный аргумент – согласно секретным данным, известным очень узкому кругу лиц, первую миссию американских бомбардировщиков возглавит генерал Айра Икер, только что принимавший Гарримана и Кэти в Италии. Под командованием генерала находились ВВС союзников в Средиземноморье, в том числе 12-я и 15-я воздушные армии. Кэти обещала Икеру, что будет на месте, чтобы увидеть, как он приземлится. Сопротивление Гарримана было сломлено: в Полтаву предстояло лететь обоим⁴.

Уставшие, но взволнованные, в 4:30 они проснулись в Тегеране и летели весь день, сначала в Москву и затем в Полтаву, – Гарриманы добрались до авиабазы к вечеру 1 июня и были встречены, как писала Кэти, “приветственными криками собравшихся авиаторов, техников и прессы, которые уже прослышали, что вовремя мы не поспеем”. Они вовремя успели на концерт, организованный генералом Перминовым для американцев и советских бойцов. “Концерт проходил в здании без крыши и стен, которое, видимо, было раньше довольно большим”, – писала впоследствии Кэти. На самом деле это был разбомбленный ангар, у которого осталось лишь две стены. Внутри соорудили длинные скамьи из кирпичей и досок. Дочь посла описывала, что сцену накрыли крышей, но скамьи стояли под открытым небом. Они вспоминала, что публика принимала артистов “восторженно”⁵.

Уже стрекотали, запечатлевая событие, камеры американских и британских репортеров. Если судить по отснятому материалу, то красноармейцы и местные артисты исполняли в основном народные песни и танцы как русские, так и украинские. Овации достались танцевавшим казакам и номеру, в котором двое красноармейцев, один из которых стоял у другого на плечах, накрылись огромной юбкой и изображали танец деревенской толстухи. Овации сорвал музыкальный ансамбль, составленный из красноармейцев, особенно отличился барабанщик. Репортеры вскоре узнали его фамилию – Гвоздь. Зажав свой маленький барабан между ножек перевернутого табурета, он так “гвоздил” ритм, что американские солдаты сказали репортерами, что он был бы находкой для любого джаз-бэнда в Америке