Забытое время - [91]

Джейни и Дениз уселись на одеяле в тени раскидистого дерева и достали контейнеры с маслянистыми шариками моцареллы, хумусом, виноградом, морковкой и чипсами из питы, придавили салфетки термосами, чтоб не разлетались. Они прихватили с собой бейсбольный мяч и перчатку, и пока накрывался стол, Генри и Ноа отошли подальше, стали кидаться мячом, и Генри ловил его голой рукой, как прежде.

Дениз наблюдала. Ноа и впрямь был счастлив. Сразу видно. Приятно, что Ноа счастлив, как обычный ребенок. И к лучшему, что он забыл Дениз, это она понимала, но боль не притуплялась. Спасибо природе, что та взяла свое, но Дениз никак не могла отмахнуться от ощущения, будто ее чего-то лишили — лишили того, что могло бы стать драгоценным, если б она придумала, как это сохранить.

Опершись на локти, она лежала под трепещущей зеленой листвой. Генри бросал мяч размеренно, расслабленно, и лицо у него, как и у Ноа, было дружелюбное и нейтральное. До Дениз наконец дошло то, что в глубине души она знала и так: Генри верит в историю с Ноа не больше, чем прежде, а делает все это ради нее, ради Дениз. Из любви к ней. Его любовь к ней звучала в шлепке мяча по старой перчатке Томми, а любовь Дениз — к Генри, и к Томми, и к Чарли, и к Ноа — в плеске листвы на ветру, и эти шумы сплетались в звуковую паутину, и эта паутина уловила Дениз, держала в этом мгновении, вот здесь и вот сейчас.

Дениз лежала и смотрела, как Генри и Ноа перебрасываются мячом — туда-сюда, туда-сюда, как всегда, повсюду делают отцы, и сыновья, и мужчины, и мальчики.

— Посмотрим, как ты свечку возьмешь, — сказал Генри и запульнул мячом прямо в небо.

Джейни писала Андерсону. Думала, ему не помешает послеживать за Ноа на случай, если книгу решат переиздавать. Теперь, когда в стране Джейни во всем своем лихорадочном великолепии царила нормальность, порой приятно было вспоминать. Джейни с Джерри объединяла не дружба, но иная, глубинная, связь: они союзники. Джейни написала ему о приезде Генри и Дениз, сообщила все полезные подробности, рассказала, как радовался Ноа, не узнавая их обоих. Послала электронное письмо, потом еще одно, однако Андерсон не ответил.

Джейни надеялась, что с ним все хорошо. Виделись они лишь однажды — Андерсон заглянул в гости, принес ей книгу, и было это за несколько месяцев до того, как он опять уехал из страны. Отклики на книгу вышли смешанные: одни критики игриво нападали на автора, словно его исследование — какой-то недопонятый «испорченный телефон» или жульничество и серьезно к нему относиться нельзя; другие заинтересовались его результатами, но не знали, как к ним подступиться.

Впрочем, Андерсону, кажется, было все равно. Он стал гораздо молчаливее и как-то расслабленнее, будто внутри лопнула тугая струна. Приехал в белой рубашке с карманами — на островах такое носят. О чем Джейни ему и сказала, а он, удивительное дело, рассмеялся:

— Это правда. Я теперь островитянин.

Не хотелось всё забывать, но Джейни ничего не могла с собой поделать. Слишком уж настырна повседневность. На работе вечно завал — радость от создания гармоничных пространств, головная боль от придирчивых клиентов. К великому ее удивлению и немалому упоению, Боб, былая виртуальная пассия, вновь возник в ее жизни, воодушевленно ответив на робкую СМС: «Если еще хочешь встретиться, сообщи?» Они уже полгода виделись раз-другой в неделю — довольно давно, Джейни уже почти уверилась, что это взаправду происходит, и подумывала (может быть, в один прекрасный день) познакомить Боба с Ноа. И конечно, Ноа: надо следить, чтоб он делал уроки, готовить ему ужин и пенную ванну (как Джейни теперь наслаждалась прелестями непримечательной жизни!), помогать ему бесконечно развиваться и расти. Ноа взрослел. Порой, когда они катались на велосипеде в парке, Джейни пропускала Ноа чуть вперед, смотрела, как удаляются от нее эта блондинистая голова, эта узкая спина и маленькие ноги, крутящие педали, и сердце сжималось от утраты — от обычного то есть материнства.

Как-то ночью Джейни проснулась в панике, остро чувствуя, будто теряет что-то драгоценное, и пошла к Ноа, и посмотрела, как он спит (кошмары, слава богу, давным-давно прекратились). Успокоившись на этот счет, она включила ноутбук и проверила почту.

И вот оно наконец — имя Джерри Андерсона в папке «Входящие». Письмо без заголовка. Джейни поспешно открыла. «ПЛЯЖ», — написал Джерри. Заглавными буквами. И больше ничего. Слово эхом отдалось в тишине квартиры, разбежалось кругами тревоги и облегчения. «Вы там как? Нормально?» — написала в ответ Джейни. Экран во тьме испускал странный бледный свет, и присутствие Джерри сгустилось, будто он сидел подле нее.

— Джерри?

«Ничего со мной не будет». Она вообразила, как он это говорит, хотя на ее письмо он не ответил. Просто ощущение — может, и правда, а может, она все выдумала. Но это было утешительно — почувствовать его через огромное пространство.

Назавтра Джейни ехала забрать Ноа с продленки, в голове у нее роился миллион мыслей разом, и вдруг она замерла. И огляделась.

Она стояла в вагоне подземки, ступнями чувствуя движение. Поезд выехал на поверхность, взобрался выше, на Манхэттенский мост, и свет раннего вечера заливал реку, и судно, что везло груз откуда-то отсюда куда-то туда, и людей в вагоне, и каждая деталь была ясна, обрисована четко и нежно. Пластырь на коленке у юнца напротив. Шипастые волосы его соседки с книжкой. Растафарианский рот, что шевелился в бороде, жуя жвачку.