Забытое убийство - [113]

Однако в 1904 году в результате происшествия в Инсбруке, закончившегося беспорядками и гибелью художника, Шварценау подвергся нападкам со всех сторон. «Scherer» поместила злую карикатуру на губернатора: Шварценау смывал с рук кровь и сетовал, что никак не получается смыть все[453].

Шварценау спешно уехал в Вену, опасаясь за свою жизнь, он изо дня в день выслушивал упреки, обвинения в некомпетентности, а вскоре был уволен со своего поста. На несколько лет генерал ушел в тень.

– Меня все только обвиняют, – с затаенной обидой говорил генерал Карлу Грабмайру. – А что мне было делать в сложившейся ситуации? Наблюдать за происходящим со стороны?[454]

Его вновь призвали на государственную службу в тот самый момент, когда уже ничего нельзя было сделать. И кто бы в такое время захотел стать министром внутренних дел? Престарелый кайзер умирал, не оставив прямых наследников, страна распадалась, премьер был убит. Претендентов на правительственные посты не было. Но даже теперь Кёрбер оказался верен себе и своим пристрастиям. Некогда он послал Шварценау в Тироль, оказав ему тем самым медвежью услугу, хотя и без всякого злого умысла. Теперь, когда его вызвал к себе старик-император, Кёрбер стоял перед ним навытяжку и старался ни о чем не думать, потому что мысли приходили невеселые. Дурная примета – занимать место убитого террористом предшественника. Император спросил, кого бы Кёрбер предложил в состав кабинета, и тот, не раздумывая, ответил: «Генерала Шварценау, Ваше Величество. Этот достойный человек немало сделал для империи».

Эрвин фон Шварценау умер так, как умирали в Австро-Венгрии почти все чиновники, военные и дипломаты – в собственной постели. Ему было шестьдесят восемь лет.

* * *

Карл Хаберман издал последний номер «Der Scherer» в декабре 1904 года, и его газета была изгнана в Линц. События в Инсбруке развязали руки местным властям, и «Der Scherer» уже не мог беспрепятственно публиковать свои острые материалы. Половина «людей Scherer» переехала вместе с газетой.

– А что, – сказал Хаберман. – Линц хороший город. Там издательства, типографии, все, что нужно для самой лучшей в мире газеты. Не жалейте, друзья, не сомневайтесь.

– А как же ты, Карл? – спросила Хедвиг.

– Может, и ты с нами? – осторожно предложил Гуго Грайнц.

– Э-э! – сказал издатель удивленно. – Вы это о чем? Решили избавиться от меня? Не надейтесь! Вот стукнет мне лет этак пятьдесят, тогда можете выпихивать на покой… Да и то вряд ли! Когда-нибудь я вот так и умру от старости в редакционном кабинете за чтением твоих очередных виршей, Валльпах, так и знай!

Артур засмеялся.

Хаберман оказался прав. Им удалось сохранить газету, а потом за них это делали уже другие. Пришли новые поколения молодых, и «Подстригатель» просуществовал до 1952 года. Для человека пятьдесят три года не такой уж большой срок, но для газеты – вполне приличный. Но это была уже совсем другая газета. Ехидный и злой «Scherer» Хабермана умер вместе с ним. Хаберману судьба отвела только сорок семь лет жизни. Он не любил жаловаться, и почти никто из «людей Scherer» не знал, что их главный редактор давно болен. Они-то были уверены, что он здоров как бык и всегда бодр, а горло у него болит из-за постоянных выступлений на площадях. В Инсбруке те, о ком писала его газета, Хабермана не любили, иногда ненавидели. Но издатель говорил:

– Если у человека не было врагов, значит, он не жил.

В начале 1913 года он поехал на Капри. Официально – делать альбом фотографий, неофициально – лечиться. На вокзале его провожал Грайнц. Последнее, что сказал Хаберман, уже стоя одной ногой на подножке поезда:

– Вот, Эразмус, как в жизни иной раз бывает. К «велшам» еду.

– Все «велши» тут остались. Те не «велши», а итальянцы, – ответил Грайнц. – В Италии тепло, пальмы, апельсины, брюнетки. Да и не все ли тебе равно? Ты же едешь туда фотографировать, а не жить.

– Умирать, – ответил Хаберман и вскочил на подножку. Поезд уже тронулся, и колеса заглушили его последние слова.

– Что? – крикнул Грайнц. – Что ты сказал?

Но издатель только улыбнулся и махнул ему рукой. В конце мая 1913 года он умер в госпитале на Капри от рака горла.

Его бывшие товарищи узнали об этом из газет.

«Innsbrucker Nachrichten» поместила большой некролог, вполне традиционный. Там его назвали «человеком действия в годы пламенной борьбы». «Tiroler Tagblatt» восторженно отзывалась о создателе «Scherer» как о человеке, который создал эпоху.

– Карл умер! – воскликнул Тёни. – Поверить не могу! Карла больше нет.

Они сгрудились над газетой, вглядываясь в строчки короткого некролога.

– А он ведь так и не отметил свой юбилей, – сказал вдруг пессимист Даллаго.

– Наверное, потому, что слишком часто об этом говорил, – ответил Герман с грустной улыбкой. – Давайте, что ли, вечером помянем Карла. Он был одним из нас.

– Не одним из нас, – поправил Артур Валльпах. – Он был нами. Каждым из нас. И мы были им.

Кто-то, вдруг вспомнив давние события 1904 года, тихо сказал:

– Август Пеццеи тоже свой юбилей не отметил. Помянем и его тоже.

– И Тони Ренка, – добавил другой. – Ему ведь так и не исполнилось тридцати пяти.