Забытая слава - [65]

Екатерина вспомнила о Сумарокове, но в список его не внесла. Он хоть и сочувствовал ей, да к трудам привлечен не был по причине вздорного и неосновательного характера, а потому награды не заслужил. Что-нибудь для него сделать надо, однако еще успеется.

Она отложила бумагу и думала о том, как поступить с бывшим государем.

Петр Федорович слал ей из Ропшинского дворца записки. Он имел надежду, что его отпустят в чужие края с Лизаветой Воронцовой и не оставят там без пропитания. Просил доставить ему лекаря Лидерса, арапа Нарцисса, камердинера, скрипку и мопсинку-собаку. Еще просил, чтобы караульщики офицеры выходили из комнаты, когда ему есть нужда на судно.

Лекарь не поехал, опасаясь попасть в пожизненное заключение вместе со своим пациентом. Скрипку и собаку отправили. А что дальше?

За границу пускать никак невозможно. Сам Петр не сообразит, но найдутся охотники, из них первый — прусский король, похищать для него обратно российский престол. Заточить в Шлиссельбург? Там сторожат другого законного императора. — Ивана Антоновича. Не много ли — два самодержца на маленькую крепость под Петербургом? Проще бы всего… Ведь и сложение у него хилое, болезнями страдал, и ныне на голову жалуется…

Екатерина не таила своих сомнений от ближайших друзей и по зрелом размышлении старшим караульщиком в Ропшу назначила Алексея Орлова. Ему как бы передавалась забота о счастье брата Григория и всей семьи, а кроме того — о благополучии Российской империи. Велика Россия, да три государя сразу и для нее чересчур богато…

Раздумывая об этом, Екатерина энергично занималась делами. Она побывала в Сенате, отменила последние указы Петра Федоровича и дала свои распоряжения. К вечеру же того дня, шестого июля, из Ропши прискакал нарочный с пакетом от Алексея Орлова.

На листке серой, нечистой бумаги пьяной рукой были налеплены безграмотные строки:

«…Матушка — его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руку на государя. Но, государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князь Федором, не успели мы разнять, а его и не стало. Сами не помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня, хоть для брата».

Екатерина по-христиански пожалела Петра Федоровича, но все же вздохнула с облегчением. Она никому не показала записку Алексея Орлова и спрятала ее, приняв на себя ответственность за происшедшее.

На следующий день, седьмого июля, был объявлен манифест. В нем сообщалось, что бывший император Петр III обыкновенным и прежде часто случавшимся ему припадком геморроидическим впал в прежестокую колику. Врачевание не помогло, и он волею всевышнего бога скончался.

Следом читался второй манифест, подписанный еще накануне. Императрица обстоятельно исчислила вины Петра Федоровича, нигде не назвав его мужем. Было помянуто, что он смерти своей тетки Елизаветы Петровны радовался неприлично, предпринял искоренять православие в народе и велел разорять церкви. «Законы в государстве все пренебрег, судебные места и дела презрел и вовсе о них слышать не хотел; доходы государственные расточать начал вредными государству издержками; из войны кровопролитной начинал другую — безвременную и государству российскому крайне бесполезную, возненавидел полки гвардии…»

Но и этого мало. Екатерина должна была отстранить Петра от престола, чтобы сохранить свою жизнь: бывший государь приказал убить ее. Словом, жалеть покойника нечего. Надо радоваться тому, что у русских есть новая императрица.

Прочитав манифест, поэты взялись за перья. Сумароков приветствовал государыню: ведь на престол взошла «просвещенная великая княгиня», покровитель искусства и художества. Он описал бедственное положение страны, ввергнутой Петром III в пучину несчастий:

Российски лавры увядали

И отдавалися врагам,

Которых россы побеждали,

Повергли россов к их ногам.

Мир ложный россы проклинали,

Во время торжества стенали,

На небо с плачем вопия…

Он излагал здесь и собственные переживания, был искренен в своей оценке события. Ломоносов смотрел на них так же, и Сумароков не разошелся с ним в характеристике засилья иноземцев, когда писал:

Страны российски подвергались

Иноплеменничьим странам;

Иноплеменники ругались

Во градах наших явно нам.

В себе Россия змей питала

И ими уязвленна стала…

Этих змей Сумароков знал и хранил следы их укусов, но, к сожалению, стихи выглядели запоздалыми, а напутствие императрице ограничивалось несколькими фразами.

Сумароков описывает захват власти Екатериной, объясняя его, в согласии с манифестом, необходимостью спасения империи и жизни монархини. Екатерина, мол, сострадая России, взяла на себя смелость защиты народа от истребления, пожелала спасти православие — об этом Сумароков пишет без тени улыбки — и с помощью сочувствовавших ей войск совершила переворот. На троне снова появился Петр I, пусть в женском обличье, но злоба пала, и все пойдет теперь хорошо — просвещенный монарх учредит основательные законы и заставит их соблюдать.

3

Суета и спешка первых дней царствования не отвлекли трезвую голову Екатерины от соображений дальнего плана. Едва успев занять Зимний дворец, она приказала готовить коронацию, назначив ее на сентябрь.