Забытая история - [15]

Энтони ничего не стал говорить, но прекрасно всё понял. Джо пытался прогнуть под себя ту, в которой так много от него самого.

— И вот как всё обернулось, — уныло протянула она. — Вот такие вот дела. Когда подрастёшь, то поймёшь. Люди оказываются совсем не такими, как мы решили поначалу. Хорошие люди вдруг превращаются в гадких, а гадкие — в хороших. Если Том захочет, то чертовски умело держит себя с дамой. Я… думала, что влюблена в него. В какой-то мере так оно и было. Страстное увлечение, как мне кажется. У меня было серьёзное чувство, хотя сейчас так не скажешь. Но после свадьбы всё изменилось.

— Как это — изменилось? — спросил он, испытывая нешуточный интерес.

— О, ты… ты не поймёшь, — ответила она.

Беседа вновь сошла на нет.

Сейчас Патриция напоминала мотылька, порхающего вокруг пламени; при каждом воспоминании она опаливала себе крылышки и тут же отлетала прочь, но пламя продолжало гореть и снова влекло её к себе. Она убеждала себя, что получает удовольствие оттого, что рассказывает все в подробностях кому-то постороннему. На самом же деле она хотела наконец-то выговориться, с тех пор как вернулась домой, оправдаться. Вот только перед кем оправдаться: перед собой или перед Энтони — непонятно.

— Знаешь, а они живут в большом доме, в Пенрине.

— Кто живёт? — спросил Энтони, глядя, как спускают на воду ялик.

— Харрисы. Там живут Том, его мать и тётка. Он впервые отвёл меня туда, когда мы поженились. Дом меня потряс.

— Какой он?

— Ну, дом огромный, старый, кругом громоздкая старинная мебель, как будто её ни разу не передвигали. В таком доме не то что чихнуть, там даже хихикнуть побоишься. Но не в этом даже дело. Ведь окружающая обстановка не имеет никакого значения, и счастливым можно себя чувствовать и в трактире, и в музее, если ты делаешь всё как надо. Но что миссис Харрис, что мисс Харрис — обе соответствовали всей этой старинной обстановке. Нас впустила чопорная престарелая служанка, а другая чопорная престарелая служанка провела нас в гостиную, где сидели ещё две чопорные старушенции, ожидая нас на чай. Я не… всё случилось так быстро, я и не успела с ними познакомиться. Думаю, Том повздорил с матерью утром, перед уходом, когда сообщил, что собирается на мне жениться. Это плохое начало…

— А он не мог сказать ей об этом раньше?

— Так ведь мы решили пожениться только накануне. А потом на три дня исчезли и вернулись к ним в дом. Мне кажется, Том поспешил вступить в брак, чтобы заранее пресечь любую критику. Он решил, что раз мы поженились, то они уж как-нибудь безропотно перенесут эту неудачу и натянут на лица улыбки. Но я не хотела, чтобы на меня смотрели как на неудачу и безропотно меня переносили. Негоже так начинать супружескую жизнь. Тем более что они и не особенно старались меня обмануть. Понимаешь… я приехала к ним очень счастливая, и энергия так и била из меня ключом. А их приём стал для меня словно пощёчиной. Я быстро смекнула, что мне там не место. Они решили, что я не подхожу Тому.

Патриция замолкла и просунула через калитку траву для жеребёнка.

— Само собой, я понимаю его мать. Она хотела для сына лучшей партии, хотела сохранить традиции в том же самом доме, с той же самой мебелью, устраивать приёмы и принимать у себя правильных людей, и дожить до семидесяти семи. В какой-то степени она милая и любезная, но могла бы быть и полюбезнее. — Рассудительным тоном она повторила: — Я понимаю его мать, но под неё подстраиваться не собираюсь! Порой она и вправду старалась угодить нам, и тогда мы вполне неплохо ладили, хотя у меня в голове то и дело крутились мысли: «Это ж надо, какие усилия она прилагает!», «На самом деле я ей не нравлюсь, она лишь притворяется», «Жаль, что я не выношу, когда меня поучают, а то она бы дала себе волю».

Они повернули и продолжили неторопливую прогулку.

— Интересно, почему некоторые люди так боятся смягчиться? Том вырос в доме, где любое чувство и переживание… сдерживается и подавляется, держится под замком, потому что считается дурным тоном его показывать. Энтони, скажи, ну почему люди так трясутся за свою гордость?

Энтони не знал ответа.

— Тогда я крепко задумалась о тётушке Фиби, — продолжала она. — Наверное, я бы поладила с его матерью, если бы не тётушка Фиби. Она… Я так и не поняла, что в тётушке Фиби самое твердое — корсет или поджатые губы. Прости, если я тебя шокировала. Всё забываю, что у тебя нет сестры. Тётушка Фиби изначально меня не одобрила. Моё положение в обществе ниже, и меня не научили хранить на лице бесстрастное выражение и скрывать чувства. Я слишком взбалмошная и шальная. Она видела во мне только недостатки и больше ничего.

У Патриции перехватило горло от неприятных воспоминаний.

— Естественно, чем больше недостатков она во мне видела, тем больше у неё было поводов ко мне придраться. Наверное, сейчас ты скажешь, что это никак не связано с Томом, но ты ошибаешься. Связано, и напрямую. Видишь ли, Том вообще нас не понимал. И даже не пытался. В своём доме он становился другим, как будто дом влиял на него. Мне это казалось чем-то невероятным. Нельзя вести себя дома как адвокат. Дом есть дом. Нельзя вести себя как судья: верить сначала одному, а потом другому. Понять обоих можно, но согласиться можно с кем-то одним. Если он критиковал одного или второго, то мне следовало заранее примкнуть к тем, кого он одобрял.