Забыть завтра - [38]

Мое тело странное. Не согласованное. Словно я надела чужую кожу.

— Почему ей нужно было уйти? — спросила я. — Куда она пошла?

Я не знаю, кто такая «она». Я не знаю, почему я расстроена. Все, что мне известно — что внутри меня есть пропасть, настолько большая, что вряд ли ее когда-нибудь что-нибудь заполнит.

Моя мама гладит мои волосы. Они заправлены за уши и заканчиваются чуть ниже подбородка. Я должна быть молода, настолько молода, чтобы иметь такую короткую прическу.

— Я не знаю, крошка.

Почему она не знает? Моя мама всегда все знает. Даже когда она сочиняет их сама, у нее всегда есть ответы.

— Она обещала, — сказала я. — Она обещала, что останется на всю ночь. Она обещала, что всегда будет рядом, но она покинула меня. Она ушла.

— Иногда люди не могут сдержать своих обещаний.

— Но я скучаю по ней, — я зажала между зубами ухо моей набивной собачки. Когда я выплюнула его, ухо обвисло, полинялое и влажное. — Она мне нужна.

— Мне тоже, крошка. Мне тоже.

Я дернулась. Фляга упала в воду, и я ринулась за ней. Что это было? Должно быть, я заснула. Но сон не растаял, как происходит со сновидениями. Я могла услышать голос моей мамы, почувствовать ее руки вокруг себя. Я могла унюхать запах мягкой шкуры Принцессы, этот задержавшийся запах послеобеденного перекуса.

Подождите минуточку — Принцесса? Принцесса?

Принцесса не является моей набивной собачкой. Она принадлежит Джессе.

Моя голова закружилась, и я выбралась на берег. Если собака принадлежит моей сестре, то это должно касаться и видения. Но как такое может быть? Как ее воспоминание попало в мою голову?

Я споткнулась о камень и растянулась в грязи. Фляга упала на землю. Вода полилась наружу, по моим пальцам. Она обещала, что останется на всю ночь, сказала моя сестра. Она обещала, что останется навсегда, но она покинула меня. Она ушла.

— Келли? — Логан материализовался передо мной. — Что ты делаешь с этой водой?

Я посмотрела вниз и поняла, что крепко схватила горсть камушков. Я разжала кулак, и камни высыпались, оставив крохотные порезы по всей моей ладони. Слезы угрожали брызнуть у меня из глаз, и не из-за маленьких ранок. Неважно, как тяжело я старалась быть сильной. Я не смогла удержать слова в себе.

— Последней вещью, которую я сказала своей сестре, была ложь. Она попросила меня остаться с ней на ночь, и я сказала, что останусь, несмотря на то, что у меня не было намерения так поступить, — может мое сердце разбиваться дальше? Действительно, может ли оно? — Зачем мне нужно было ей врать? Зачем?

Он потянулся ко мне руками, словно хотел помочь мне подняться, но затем снова засунул руки в карманы.

— Ты великолепная сестра, Келли. Любой может это увидеть.

Я потерлась лицом о синтетическую ткань моего рукава. Посмотрим, как хорошо она впитывает влагу.

— Были ли все наши с ней отношения обманом? Была ли моя любовь к ней только ложью?

— Конечно, нет. Она много значит для тебя. Любой может это увидеть.

Я одернула рукав и прямо посмотрела на него.

— Логан, я убила ее. В моем воспоминании о будущем, Джесса была на больничной койке в здании АпИТ, и я воткнула иглу в ее сердце. Я убила свою младшую сестренку. Как я могу ее любить? И если я не люблю ее, то разве могу полюбить кого-то другого?

Я ждала, что его лицо исказится от ужаса, от бессознательного омерзения, когда мои слова дойдут до него. Я миллион раз представляла выражение его лица. То, на котором будет написано, что я само зло. То, на котором будет написано его отвращение. То, которое, яснее чем любые слова, скажет мне, насколько я отвратительна.

Но оно не пришло.

Вместо этого он слегка коснулся кончиками пальцев моей руки. Это было легчайшее прикосновение, и все же оно зажгло мое тело от макушки до пяток, опалив мои ноги в шероховатой земле.

— Какую ужасную ношу тебе приходится нести.

Я смотрела на его руку, на длинные, натруженные пальцы, которые могли бы с легкостью привести его к карьере концертирующего пианиста.

— Ты не считаешь, что я чудовище?

— Единственное чудовище здесь — это твое воспоминание о будущем. Оно отняло у тебя твое спокойствие и заставило сомневаться в том, кто ты есть. Я знаю, кто ты, Келли, и ты наполнена любовью.

Мои колени стали мягкими, как речная грязь у меня под ногами.

— Спасибо тебе, — прошептала я.

— За что?

— За то, что не осудил меня.

— Как ты можешь осудить чьи-то будущие действия, не зная обстоятельств? — спросил он.

Действительно, как. Но вслух я этого не произнесла. Я не могла. Потому что я не была уверена в том, что он настолько же искренен, как звучит. Может, он одарен способностью точно знать, что говорить и когда. Может, его слова значат не больше, чем смех, который вырывался из него пять лет назад.

А может, только может, он все тот же мальчик, которого я помню.

Мы особо не разговаривали в течение ужина. Логан соорудил распорку, чтобы подвесить его флягу над огнем — спасибо Судьбе, что он посещал факультатив по Древним Приемам — и я приготовила рис в импровизированном горшке.

Мои руки тряслись, когда я отмеряла зернышки. Несла воду для кипячения. Взбалтывала флягу.

После матери и моей сестры, готовка — это то, что больше всего заставляло меня чувствовать себя как дома. И я скучала по этому, пока была в заключении. Я чувствовала, как крошечная часть прежней меня возвращается, пока я сливала воду и перекладывала рис на широкие зеленые листья. От меня не так много пользы в дикой местности, но, по крайней мере, я могу готовить пищу.