Забыть Палермо - [106]

— Мне очень жаль, — сказал Кармине. — Я в самом деле очень сожалею.

— Меньше, чем я, — злобно ответил Джиджино. Но он тут же сдержался, подумав: «Злиться сейчас не время», и договорил: — Ну ладно, привет, — уже более примирительным тоном, вежливо, мягко, как молодой человек, пришедший в гости.

— Привет! — ответил Кармине.

И между Джиджино и тем, кто ударил его ножом, начался почти спокойный разговор.

— Зачем мы здесь? — спросил Джиджино.

— Люди помогли нам укрыться.

— На рынке была полиция?

— Да.

— А, я так и понял, — сказал Джиджино.

— Что ты понял?

— Эти люди думали, как себя выручить.

— Выручить? От чего?

— От всего… Мы в неподходящее время вдруг стали драться у их дверей. — Джиджино подумал и добавил: — Как бы то ни было, они правильно поступили. Я здорово рисковал.

Кармине огрызнулся:

— Так ведь я еще больше тебя рисковал, а?

Джиджино здоровой рукой показал, что это не так.

— Нож-то был у меня, — опять сказал Кармине.

— Ах, это! Драка — это пустяки. Тут найдешь, как отбрехаться. — Джиджино вздохнул. — У меня дело серьезней. Я торгую без патента. Пять раз попадался. Здесь не такая уж легкая жизнь, понимаешь?

Кармине молчал. Сердце его наполнилось глубокой жалостью, и это необычное чувство захватило его целиком. Он не мог без сочувствия смотреть на этого подростка, лежавшего перед ним, опершись на локоть, как сраженный на арене гладиатор. Какой серьезный взгляд, и эта горькая складка у рта при таком вызывающем голосе и нраве скверного мальчишки. Забыть бы жалость и сменить ее на злость, которой он был прежде объят. Вот что требовалось Кармине. Но он с трудом проговорил:

— Знаешь, парень, ты вывел меня из себя.

Но не почувствовал злости. Только усилилась щемящая душу нежность, поднимавшаяся в Кармине.

* * *

Продукты в погреб спускали сверху на веревке.

Каждый раз, когда открывался люк, чтобы спустить вниз корзину с едой, раздавались ободряющие голоса:

— Ну как там, все в порядке?

Или же:

— Ну что, мужчины, дело идет на лад?

— Появлялись лукавые лица, из люка они видели решительные, блестящие глаза, кто-то подмигивал и говорил:

— У входа четверо стоят. Но увидите: сдрейфят они. Как только они уберутся, мы вам сообщим.

И люк захлопывался.

Можно было подумать, что жители этого дома занимаются только тем, что обманывают полицию и срывают ее планы.

Однажды из люка появился доктор. Как с неба свалился. Сказал, что живет в этом квартале и обо всем знает.

— И потом, — сказал он, — я бываю тут и там, я привык.

Он ничуть не был смущен. Пациенты, спрятанные в погребе, его не пугали, может, работа в подвале была его тайной утехой.

Джиджино он осмотрел с большим вниманием.

Нож вошел под лопатку. Рана была серьезной и очень глубокой.

— Он потерял много крови, — сказал обеспокоенно доктор. Потом посмотрел на кончики своих ботинок, на землю и добавил: — Сделать бы переливание.

И все повторял: «Переливание, переливание…», продолжая глядеть на свои ботинки, как будто оттуда могла хлынуть нужная больному кровь.

Кармине выслушал все указания с видом опытной сиделки. Нужно было поить раненого, делать ему в определенные часы перевязки. Доктор рекомендовал полную неподвижность. Потом справился, не собираются ли они что-нибудь передать своим родным. Он бы смог им помочь, пусть скажут.

— Моя жена в «Палермо-Паласе», — сказал Кармине.

— Знаю, — прервал его доктор. — Портье — мой друг. Сообщим. А ты?

Джиджино пожал плечами.

— Быстрей, — настаивал врач. — А то твоя мать кинется искать тебя по полицейским участкам. От нее неприятностей не оберешься, лучше предупредить.

Джиджино зло процедил сквозь зубы:

— Ни матери, ни адреса.

Тогда доктор жестом показал: «Ладно, ладно. Ни о чем больше не спрашиваю».

Люк открылся, и врач исчез, оставив им целый арсенал дезинфицирующих средств.

* * *

Джиджино принял как должное заботы своего бывшего врага. Он давал приказания, а Кармине выполнял их с быстротой человека, немного озадаченного, но сознающего свою вину.

Когда Джиджино скверно себя чувствовал, он опирался на локоть и сердито брюзжал:

— Когда мы выберемся из этого морга?

Но, даже ворча, он обращался к Кармине на «вы».

— Вы чересчур нажимаете с этим йодом…

— Я?

— Да, вы.

И Кармине разбавлял йод, разводил его водой. Он присаживался на корточки у ног раненого, и ему было тяжело видеть этот полный затаенного страха взгляд. Он пытался дезинфицировать рану. Но из-под кожи выступала кость. Со множеством предосторожностей, чтоб не усилить боль, Кармине двигал руку мальчика и сам при этом мучился так, как будто у него самого выступила кость и текла кровь по спине.

Странно, но Джиджино имел над ним особую власть. Кармине еще не доводилось встречать существо столь надменное, несмотря на безвестность, и столь свободное, невзирая на жизненную нужду. Даже в глубине этого погреба Джиджино ощущал малейшие перемены ветра и вдруг заявлял:

— Сколько мороженого сожрут сегодня туристы!

Он нервничал, злился, упрямился, он цедил слова сквозь зубы.

— А ты откуда знаешь? — спрашивал Кармине.

И Джиджино молчал, оставаясь неподвижным, по-прежнему опираясь на локоть, как будто следил за приметами, которые он один мог заметить.