Забыть и вспомнить - [64]

И загад не в загад,

И подарки не впрок,

И с горчинкой медок.

И с другой не изменишь, разве

Катар предпочтёшь язве.

Все богатства наши – от женщины.

И бедность наша – от женщины.

И сила наша – от женщины

И честь, и бесчестье – от женщины.

И от женщины – слава-бесславие,

Если жизнь твоя, скажем, роман,

То и правда в нём, и обман, -

Это ты, а жена – заглавие.

Начинается стихосложение

С трубадурного музам служения,

И стараются в медь трубадуры,

Забывая, что трубы-то дуры.

Чем жена у поэта мегеристей.

Тем стихи получаются херистей.

Берегите, товарищи, нервы,

Не женитесь, поэты, на стерве.

* * *

БАЛЛАДА О СПАСЁННОЙ РУКОПИСИ

По ошибке, быть, а, может, с тоски, -

До странички чтоб была сожжена,

Мужа рукопись – поэмы листки

Сходу бросила в полымя жена.

Муж вернулся через час, али два, -

Как узнал, так мат во все этажи!

Глянул в печку – всё, сгорели дрова,

А поэма – эвон, глянь-ка: лежит!

Рукописи, - не горят, говорят,

Только всё это враньё без узды.

Аккуратно так горят все подряд.

Кроме тех, в которых много воды.

4.05.99

* * *

Вот, говорят, ни дня без строчки,

А мне милей всего отсрочки.

В них утешенье, что пока

Ещё не вызрела строка.

1988

ЕВРЕЙСКИЙ АНЕКДОТ

ЗНАКОМСТВО

На Кавказе, что ни кухня,

То любителю подарок:

Гвозди с перцем – чахохбили,

Чебуреки – бритва в масле.

Ешь – и бисеринки пота

На щеках, - слеза из глаза!..

А духанщик – тоже в смехе,

Только по другой причине: -

Йёся! – говорит он Йёсе, -

Вот тебе ещё пушинка! –

И старьёвщику две тряпки

Сальные в мешок кидает.

«Мазл тов!» – бормочет Йёся,

И рукой, с войны немытой,

Аккуратно две тряпицы

Прячет в сидор из дерюги.

«Мазл тов!». Для дочки Дины

Скоро будет на подушку…

Так бормочет старый Йёська,

Говорят, уже лет сорок…

Йёська бродит по базару,

По духанам и помойкам,

Тронутый умом старьёвщик,

Без родни, без дома, - в бездне

Затуманенного мозга.

Бедный Йёська! Из местечка,

После славного погрома

Бурей жизни занесён он

На Кавказское подворье

До войны. Не этой, прежней.

Так узнал я про Иосю.

Я оставил недопитой

Чачу там, где Бог и случай

Мне, газетчику-студенту,

В том году сподобил скромно

Первый гонорар отметить.

* * *

Когда тебе девятнадцать,

Ты прямодушен, как штык,

Считаешь, кому за двадцать,

Тот уже и старик.

И эпоха зла – в отголосках.

И была давно, не сейчас.

Я удивлялся, что Йёська

Дожил с тех пор до нас.

А посчитать – без форы

Этому старику

Было всего под сорок -

У первых лет на веку.

Отступление

Местечко называется Местечко.

Прозрачной синевой струится речка…

Я знаю, отчего багровым стал

Склоненный над водою краснотал.

Я знаю правил скромную привычку:

О чём уместно, а про что нельзя

Вслух. Но из горла вытащу затычку,

По грани недозволенной скользя.

Не утопить беду, не исчерпать…

Нет, не взорвался мир и не затих,

Когда по струям взрывами шутих

Расколотые плыли черепа.

И были наподобие мезги

В шуге осенней, чёрт возьми, - мозги.

Плакучие, без повода слезливы,

К воде склонялись безразлично ивы.

Где тихо репетировалась в речках

Мозгов еврейских первая утечка.

Местечко называется Местечко…

* * *

- Чего мы всё о плохом, да плохом! –

Недоволен дедушка Шлёма. –

Соседи уже имели погром,

А у нас как насчёт погрома?-

Шлёма! Типун тебе на язык! –

Сказала бабушка Сара. –

Можно подумать, что он привык

Греться возле пожара!

Так шутили они вчера,

А сегодня – белые лица.

Наше местечко - для счастья дыра,

Для погромов – оно столица.

Катится на местечко гром,

Злоба добычу ищет,

Погрому с его голодным нутром

Всегда не хватает пищи.

Ша, евреи! - Какое «ша!»,

Когда беда на пороге…

А ещё вчера гуляла душа

И семь сорок делали ноги.

Ещё вчера, тряся бородой,

Йёся в окно смотрел:-

Дочка, опять этот гой-мишугой

Ходит пострел-шмастрел!

Ах, если бы Йёся жил один!

А тут чуть не вся Палестина!

Роза-жена, Мишеле – сын

И Бога подарок – Дина.

Про Дину и про Васю

Еврейки красивы, (хоть мне не по вкусу).

Но правду сказать, – есть на что поглядеть!

Я их созерцал, не поддавшись искусу

Такой красотой безраздельно владеть.

Мне по сердцу ближе славянская светлость,

Те блеклые краски, что снегу сродни,

И всё потому, что, как парусу ветрость,

Мной северу отданы лучшие дни.

И всё же, владея и райскою кущей

И твердью, и небом, где звездный хорал,

Совсем не случайно Творец Всемогущий –

Господь для Мадонны еврейку избрал!

И нынче кометой мелькнёт среди буден

Красы неземной ослепительный лик…

Покуда рождает их жизнь, не избудет

Любви необузданной светлый родник.

И падало Васино сердце на дно

души, чтоб в смятении биться, -

Он в Дину влюбился, и в это окно

(А вы бы могли не влюбиться?).

Тот прожил зря, в том сердце спит,

Кому узнать не довелось

Огней зелёных малахит

И пламя медное волос.

Наша Дина – мадонна с точёным лицом,

В местечке – красавица первая.

Немного нервная, но что нам в том –

Кто из евреев не нервный?

Ещё не знает своей красы.

В окне отраженья касается.

А за окном в поддёвке форсит

Парень – сажень косая.

«Опять гуляет здесь этот гой,

Этот шлимазл сопливый!»

Йёся стал пугливый такой!

(А кто из нас не пугливый?)

Извилин у Йёси меньше, чем жил,

А сегодня мозги, как вата.

Но что Вася на Дину глаз положил,

Знает только Дина да автор.

* * *

И чего только не случается

На том и на этом свете! –

Манна с небес, затмение,

Любовь тигрицы и льва.

Можно не верить выдумкам,

Но жизнь коммивояжером в карете