Забвению неподвластно - [2]

— Поверь мне, — продолжал Айра. — Я знаю, как много ты работала над этой вещью. И, как я уже сказал, временами в ней проступает прежний блеск. Но…

Он вновь сделал паузу. И она знала, что это будет огромное «но».

— Мне неприятно говорить это, но показывать такой роман на теперешнем этапе твоей карьеры было бы ошибкой. Большой ошибкой. Романы этого плана не продаются до тех пор, пока имя автора не звучит вроде Джекки Коллинз. А твое… В общем, если ты доверяешь моему мнению, отложи эту рукопись в сторону. Ты не имеешь права на еще один провал. Спрячь ее.

Джейд стало трудно дышать. На глаза навернулись слезы. Кусая губы, она старалась сдержать их. Слезы — не ее стиль.

— Ты уверен?

— Да, абсолютно. — В его голосе прозвучал приговор. — Не могу выразить тебе, как мне жаль… Да, что у тебя с финансами?

Она была слишком гордой, чтобы рассказать Айре, сколько денег осталось на ее банковском счете. Кроме того, дело не только в деньгах: писательский труд был ее спасением. В юности, когда боль от потери родителей грозила стать невыносимой, процесс писания стал для нее эмоциональным выходом. Она до сих пор могла наизусть читать отрывки из своей первой опубликованной вещи. В то время ей было пятнадцать лет — неприятный возраст, даже когда у тебя все в порядке, и крайне несчастный, если погибли твои родители и нет никаких близких родственников, способных хотя бы отчасти их заменить. Она написала о смерти матери и отца — нелепой, несправедливой смерти по вине пьяного шофера. Написала о своих переживаниях: гневе, душевных муках, о том, как от нее отвернулись сверстники, будто в ее трагедии было что-то заразное, и об отчаянной боязни остаться одинокой в этом мире.

Преподаватель английского языка поставил ей за сочинение высший балл и убедил направить рассказ в журнал «Ридерз дайджест». Публикация рассказа — то, что рожденные ею слова обрели жизнь на страницах журнала, — смягчила ее боль и наполнила чувством, что жизнь вновь обретает смысл. Прежде чем Джейд как следует осознала, что произошло, творчество стало главным делом в ее жизни — делом, оправдывающим ее существование, придающим ему значимость.

Во время учебы в колледже в ее жизнь вошел Пол, и все могло бы перемениться… Пол гордился ею, был нежным и милым, но Джейд так боялась, что внезапный поворот судьбы может отнять его у нее; она не смогла полностью раскрыть перед ним свое сердце. Как он сказал в тот день, когда разорвал их помолвку? «Я совсем не знаю тебя. Ты не даешь мне узнать, какая ты». И слезы катились по его лицу.

Ее глаза были сухими тогда, сухими они остаются и теперь. В прошлом она проиграла в любви, а сейчас потерпела поражение как писатель. Но она все равно не будет плакать. Стоит только начать, и остановиться будет невозможно.

Было время, когда она боялась, что ей не хватит жизни на то, чтобы создать все книги, живущие в ее воображении. Но сегодня она подумала о другом: хватит ли у нее духу, чтобы когда-нибудь снова сесть за письменный стол.

— Что же мне теперь делать? — спросила она Айру.

Он не сразу нашелся что ответить. Она ждала, гадая, что он скажет, надеясь… на что? Черт побери, она и сама не знает, на что ей надеяться. Айра был прекрасным литературным агентом — самым лучшим из всех — и настоящим другом, но и у него не было лекарства от ее боли.

— Не знаю, — сказал он наконец. — Может быть, все дело в том, что ты живешь в придуманном доме. В твоей первой книге было так много сердца! Ты заставляла читателя то плакать, то смеяться. А теперь ты пишешь словно во сне: слова остаются прежними, а сердца нет. Не знаю, можно ли оставаться в реальности, живя в хрустальном замке.

Она обвела взглядом свой кабинет — стильную мебель белого дерева, белую шелковую обивку кресел, дорогие картины на стенах; выглянула в окно, за которым открывался великолепный вид на океан, и вспомнила, как купила этот дом на волне первого успеха. Ее расточительство было тогда вызовом, реакцией на одиночество в мире: надежды на счастливую жизнь с Полом не сбылись. Но сейчас это злосчастное место было заложено-перезаложено, и ей с трудом удавалось выплачивать по закладным.

По контрасту она представила Айру, сидящего в своем уютном нью-йоркском офисе, в глубоком кожаном кресле за массивным столом. За его спиной возвышались полки с книгами и рукописями, а на стенах висели фотографии авторов, которых он представляет, с их автографами. Этот кабинет, казалось, радовался людям, в то время как ее собственный вдруг показался ей бездушным, как химическая лаборатория.

— Кроме того, — продолжал Айра, — Лос-Анджелес настолько напичкан литературой, что, живя там безвыездно, практически невозможно создать что-либо новое и свежее. Смена обстановки, возможно, как раз то, что тебе нужно. Ты не подумывала о переезде? Скажем, о возвращении в Университет Айовы? Повстречалась бы со своими старыми преподавателями?

— Не думаю, что это принесет пользу именно сейчас.

— Хорошо, я предлагаю тебе просто выбраться из города. Путешествие помогло бы тебе по-новому взглянуть на мир.

— Айра, я понимаю, что ты желаешь мне добра. Но я еще не готова к каким-то переменам.