Джоан полагала, что Филип увез Криса с собой в Бирмингем. Вот уже две недели прошло с тех пор, как она уехала на его «ягуаре»; вряд ли он может столь долгое время пренебрегать работой. Ей было известно, что Крис так и не появился в своей школе, но это не удивило Джоан. Конечно, Филип будет из кожи вон лезть, чтобы оправдаться за те годы, когда он отказывался признавать существование сына.
Что же касается леди Сибил, то Джоан испытывала некоторые угрызения совести, но предпочитала вообще не думать о ней. Она не хотела жалеть мать, не хотела сочувствовать положению, в котором та оказалась. Эта женщина обманывала ее. Не только в том, что касалось денег, которые она регулярно получала от Филипа, но и в жизненно важных для нее вещах.
Она преднамеренно – и коварно – разрушала брак своей дочери. Даже когда родился Крис, мать ничем не выдала свою причастность к событиям предшествовавшего тому года. Шелби значил для нее больше, чем счастье собственной дочери. Джоан не могла этого забыть, а сможет ли простить – будет ясно еще нескоро.
Она остановилась у ворот Шелби и постаралась успокоиться, прежде чем продолжать путь. Взглянув на часы, Джоан увидела, что еще нет и шести, – вряд ли кто-нибудь бодрствует в такой час. Она вдруг почувствовала себя виноватой за то, что оставила мать на попечение одной лишь миссис Паркер. Но, насколько она знала Филипа, тот наверняка договорился с сиделкой, прежде чем вернуться в город.
Он такой, мрачно подумала Джоан, уронив голову на руль. Как бы непростительно он ни вел себя по отношению к ней, к леди Сибил Филип всегда относился с сочувствием. Впрочем, вряд ли та об этом догадывалась.
Нажав на педаль таза, Джоан рванула вперед, но удивленно сбавила скорость, когда заметила, что деревья и газоны подстрижены. Пруд мало изменился, но посреди ряски росли водяные лилии, а вдоль кромки воды были живописно разбросаны кустарники, не заметные раньше из-за заглушившей их поросли.
Кому-то пришлось попотеть, подумала Джоан, решив, что мистер Паркер один не управился бы с такой работой. Должно быть, Филип до своего отъезда успел нанять и ландшафтных дизайнеров. Он, несомненно, вложил много средств и труда в дом, который будет продан, как только…
Но она не закончила свою мысль. Какие бы горькие чувства Джоан ни испытывала по отношению к матери, она не желала ей смерти. Она понимала, что, несмотря ни на что, уход старой леди оставит пустым большое место в ее жизни. Особенно теперь, когда Крис наверняка захочет проводить больше времени со своим отцом. Не нужно быть гением, чтобы догадаться: Филип скоро поймет – как это сделала Джоан уже давно, – насколько сын похож на него.
Остановив машину перед парадным входом, Джоан выключила зажигание. Затем посидела немного, любуясь вазонами с геранью и петуниями по обеим сторонам от дубовой двери. Хотя и не покрашенный снаружи, дом определенно уже не производил впечатления заброшенного. Мать должна быть довольна, подумала Джоан не без некоторой грусти. Именно этого леди Сибил всегда и хотела.
У Джоан не было багажа. Только небольшая сумка, которую Ди дала ей, чтобы положить косметику и немного денег, также одолженных ею. Впрочем, и этого Джоан не потребовалось. Деньги остались нетронутыми, а косметикой она не пользовалась, поскольку ни разу до сих пор не покидала дома Роджерсов, куда явилась две недели назад в полном отчаянии и с красными от слез глазами.
Ди и ее муж Эндрю оказались хорошими друзьями. Хотя Джоан почти ничего не рассказала им о случившемся, они не задавали вопросов, а просто предоставили ей комнату, гараж, куда можно было поставить машину, и время, которое ей требовалось, что прийти в себя.
Когда Джоан решила вернуться, они не стали ее отговаривать. Эндрю съездил на бензоколонку и заправил «ягуар» под завязку, и/Джоан пообещала позвонить им, как только доберется до Шелби. Что она и собиралась сделать. Вот только выпьет чашку кофе.
Она тихо закрыла дверцу машины и, сунув ключи в карман, направилась к дому. Тесные джинсы и куцая майка тоже принадлежали Ди, и Джоан надела их, отлично сознавая, что мать придет в ужас от такой одежды. Но мнение матери больше ничего для нее не значило. Она не горела нетерпением встретиться с женщиной, которая из эгоистичных интересов сломала ей жизнь.
Джоан обогнула дом и подошла к двери черного хода, ведущей в кухню, которая часто оставалась открытой на ночь. Миссис Паркер забывала ее запереть, отправляясь на покой в свои комнаты, расположенные через коридор от кухни.
Как Джоан и думала, ручка легко повернулась, и она неслышно шагнула в небольшую прихожую, уставленную сапогами, калошами и прочей уличной обувью. Никаких перемен, с улыбкой подумала она, открывая кухонную дверь.
Это напоминало нечто вроде дежа-вю, только на этот раз Филип был полностью одет. Он стоял, прислонившись к столу у раковины и сложив руки на груди. Казалось, он полностью поглощен своими мыслями, и сначала Джоан решила, что он не слышал ее шагов. Но затем он повернул голову, и, если у нее и была мысль о том, чтобы снова удрать, от нее пришлось отказаться, поскольку на лице Филипа читались недоверие и невыразимая мука.
