Забой номер семь - [2]

Эта находка удивила Клеархоса. Он не мог представить себе, что опухшие ноги матери – она была прачкой, у нее болели ноги, и каждый вечер она их парила – влезали когда-то в такие изящные туфельки. За них ему дали в скупке всего лишь двадцать драхм. В тот же вечер он просадил деньги, играя в кости.

Клеархос смотрит на голые стены, стол, покрытый засаленной клеенкой, табуретки, керосинку, рваный халат матери, висящий всегда на гвозде рядом с посудной полкой. Если бы нашлось еще что-нибудь подходящее, он давно бы продал.

Он закуривает вторую сигарету. Следит за дымком медленно распространяющимся по комнате. Хочешь не хочешь, а надо думать об англичанине, который ждет его в четыре часа в своей конторе.

Перед глазами Клеархоса возникают светлые густые усы и пухлые румяные щеки. Он снова пытается уговорить себя, что удачно встретился с ним в полицейском участке. Во-первых, именно англичанин спас его от тюрьмы – в этом он, Клеархос, убежден. Во-вторых, ему предстоит отправиться в контору, где он получит сколько угодно виски и сигарет да еще и деньги. Так уж было не раз. И визу ему обещали.

Клеархос следит за колечками дыма, которые вьются над его головой. Рваный халат висит на гвозде. Начинается дождь. Жена трактирщика, высунувшись в окно, зовет ребятишек домой.

Клеархос вскакивает с кровати, одевается и, не умывшись, выходит из комнаты.

Старый одноэтажный дом, где он живет со своей старухой матерью, построен в виде буквы «Г», как и большинство домов в этом квартале. Над ними находится квартира хозяина, а подвал заселен беднотой. Все комнаты подвала выходят в узкий длинный коридор. В конце его пять-шесть крутых каменных ступенек, ведущих во двор. Жена Николараса поставила на лестницу жаровню и раздувает в ней угли. Это толстая женщина с курчавыми волосами и со следами оспы на лице. Рядом с ней сидит мальчик с болячками под носом.

Клеархос остановился, дожидаясь, чтобы ему дали возможность пройти. Но женщина не двинулась с места и раздраженно указала на ребенка.

– Вот чурбан, отец зовет его в комнату, а он будто не слышит.

– Не пойду, – упрямо сказал малыш. – Он пьяный.

– Смотри, получишь ты у меня!

И Клеархос и его мать терпеть не могли эту семью. Женщина была болтунья и сплетница. Клеархос в детстве боялся ее мужа, который раньше работал вместе с его отцом в шахте. Это был грубый, мрачный человек с низким хриплым голосом. Дети переставали играть, когда он появлялся из-за угла. Во время немецкой оккупации у него от голода умерли два сына. Николарас зашил трупы в мешок и сам закопал их. Говорят даже, что с телом одного из сыновей он завернул в кабачок, напился и пришел ночью домой, прижимая мешок к груди. В конце оккупации жена его родила мальчика – этого, с болячками под носом, и он рос единственным ребенком в семье.

Бродяга и пьяница, Николарас был в то же время нежным и любящим отцом. С 1948 года добыча угля стала катастрофически падать, и больше половины шахтеров лишились работы. Оказавшись без работы, Николарас взял палку и отправился по ярмаркам попрошайничать. С тех пор он не брался ни за какую работу. Время от времени исчезал из дому. Возвращался всегда с мешком, полным всякого добра. Жена спешила изучить его содержимое, а Николарас хватал сына на руки. Он выходил с мальчиком на солнышко, опрокинувшись на спину, как медведь, обхватывал его своими здоровенными ручищами, щекотал, ласкал, кувыркался с ним или рассказывал ему смешные истории, и оба они надрывались от смеха. Через несколько дней Николарас снова исчезал. Его жена появлялась на улице всегда размалеванная, свои кудряшки она тщательно укладывала, смачивая волосы разбавленным уксусом. В других кварталах она выдавала себя за жену трамвайного кондуктора.

– Замолчи, а то отец услышит, – прошипела женщина и бросила испуганный взгляд на дверь комнаты.

– Не замолчу. Он пьяный, – твердил малыш.

Женщина наклонилась к Клеархосу. От резкого запаха уксуса, исходившего от ее волос, его начало мутить.

– У-у, скотина! До вечера еще далеко, а он уже нализался, – прошептала она ему на ухо и, захлебываясь от злости, стала осыпать бранью своего супруга. Но вдруг, напустив на себя строгий вид, она повернулась к мальчику. – Неблагодарная свинья, чего тебе еще надо? – напала она на сына, чтобы отбить у него охоту осуждать отца. – Разве он не приволок тебе целый узел барахла? Ботинки, костюмчики, теплые рубашонки – все как раз по тебе… Что поделаешь: у отца разболелась нога, – прибавила она с притворным огорчением. Соседи знали, что муж ее совершенно здоров, но она не уставала всем повторять, будто у него распухла нога. – Ведь нет ничего зазорного просить у людей помощи. Вот если ты сводник или жулик, тогда другое дело.

– И вовсе нога у него не болит. Он обманщик, лентяй, грязный нищий! – упрямо кричал мальчик.

– Несчастный! Не сносить тебе головы. Прости меня, господи, какой бес в него вселился! – причитала женщина, обращаясь то к Клеархосу, то к сыну, – Последнее время он даже не хочет разговаривать с отцом. Вы и не представляете, как отец обожает мальчишку. Разве он не кормит тебя, не одевает прилично? Он собирается отдать его в школу, подумайте только! Тебя дразнят эти замухрышки, дети трактирщика? Ну и что с того? Они изображают хромых и нищих, передразнивают его отца. Мальчишка бросился однажды на них с кулаками, но ему здорово досталось.