Заботы Леонида Ефремова - [66]

— Ну а если вспоминал, — обрадовалась Зойка, — расскажи мне, как ты вспоминал, где?

— Хорошо вспоминал. По-разному и в разных местах. Дома, на работе, в лес ездил с пацанами — и там тоже, и когда по улицам ходил, — всюду, Зоенька. Я знаю, что ты мой самый надежный человек. И что я могу признаться тебе во всем, и прийти к тебе, когда захочу, даже приползти, если мне будет очень худо...

Это было на самом деле так, и мне не стыдно было все это ей говорить.

Я опять видел потолок, иссеченный извилистыми трещинами, и, как всегда, мои глаза успевали заметить, не знаю даже, каким образом, и то, что было на окне, и на старом шкафу, — там, как и прежде, стояли бумажные цветы в пол-литровой банке; и то, что было возле шкафа — Венькин гараж: цистерны, автопогрузчики, колесные тракторы, легковушки стояли, тесно прижавшись друг к другу. «Как-то он там расправляется со своим ананасом», — подумал я.

Я опустил руку, коснулся пола, пальцы натолкнулись на книгу. Я поднял ее, прочел название: «Кукла госпожи Барк».

— Мура какая-нибудь или ничего? — спросил я.

Зойка засмущалась:

— Повышаю свой культурный уровень.

Подумала и добавила:

— Вообще-то ничего, захватывающе. — И начала сбивчиво, до смешного серьезно, как на уроке, пересказывать несложный сюжет книги.

И я сразу вспомнил про Зойкины занятия в школе по вечерам, срывы на экзаменах, слезы, отчаяние, долгие перерывы в учебе и какое-то фантастическое упрямство: «Все равно окончу, все равно поступлю в институт». Но вот уже все меньше и меньше остается надежды, что она действительно закончит школу, и все-таки Зойка, кажется, только этим и живет: выбраться, вырваться, доказать соседке или еще кому-то, что и она не просто кондуктор или теперь вот уже парикмахер. Я не верю в Зойкин институт, считаю даже, что он ей ни к чему — измается, попробуй-ка учиться и работать, когда на руках ребенок. Но я молчу, не разубеждаю. Раньше, бывало, когда я советовал что-нибудь на этот счет, Зойка смотрела на меня так, будто я хочу лишить ее самого дорогого.

— А знаешь, милый, — неожиданно сказала Зоя, — у меня новое платье. Хочешь, покажу?

И соскочила с дивана, подошла к шкафу. Какая она стройная, гибкая, красивая.

— Джерси, — сказала Зойка, натянув свою обнову. — Между прочим, очень модно сейчас. Нравится?

— Очень, — сказал я. — Ты в нем такая эффектная, хоть выходи на сцену.

Зойка повращалась, поизгибалась, как манекенщица. Она делала это охотно и весело.

— А вот если бы еще сумочку, да туфельки, — приговаривала Зойка, приподнимаясь на носки, — да еще с тобой под ручку — шик-блеск, закачаешься, — и она засмеялась, а потом присела на край дивана, вздохнула:

— Только вот носить некогда. Замоталась ужасно. Не замечу, как и старухой стану, а там уж куда мне все эти наряды.

Она досадовала так искренне, с таким сожалением вешала платье в шкаф, что я рассмеялся:

— Тоже мне старуха!

Улыбнулась и она:

— А кто же я? Кто, по-твоему?

— Ты? Ты самая обыкновенная...

И вдруг я вспомнил разговор с Катей на кухне и мои слова: «Ты самая обыкновенная фея, не хуже и не лучше». Эти слова уже были мной сказаны. И мне показалось, что я совершаю предательство.

— Кто же я «самая обыкновенная», продолжай, раз уж замахнулся, — услышал я теперь уже холодный, резкий Зоин голос. И это ужаснуло меня еще больше.

— Ты? — переспросил я. — Да чего ты так рассердилась? Ты самая обыкновенная красавица. И никакого тебе не нужно наряда, кроме вот этого...

— Выкрутился. Я уже знаю, ты это можешь, — сказала она. И вдруг взгляд ее помрачнел, и я понял, что она сейчас скажет то, ради чего мы сегодня встретились и о чем избегали говорить.

— Ленька, тебе хорошо со мной? — тихо спросила она, не глядя на меня.

— Да, хорошо.

— Тогда переезжай ко мне, — и, словно желая опередить мой ответ, начала объяснять мне горячо, даже зло: — Я его все равно не пущу. Пусть живет, где хочет. Это площадь моя, и все тут мое. Его только сын, да и то — сам знаешь, какой он отец.

Зойка теперь уже смотрела мне в глаза, и взгляд ее был прямым, требовательным — да или нет. Я тоже смотрел в упор, но не отвечал ни да ни нет.

— И Венька очень любит тебя, — сказала Зойка. — Тоскует, когда ты долго не приходишь. Он как-то спросил меня: «Мама, а кто нам дядя Леня?» А я сразу растерялась, не знала даже, что ответить.

Потупилась, опустила голову и вдруг заплакала громко, навзрыд, обнимая меня.

— Ну почему ты молчишь?! Скажи мне, ради бога, кто я тебе? Почему мы не можем жить вместе? Чем я тебе не нравлюсь? Я поступлю в институт. У тебя всегда будет дом. Твой дом! Ну скажи ты мне что-нибудь, Ленька!

Все похолодело во мне. Потом бросило в жар. Что-то стало гореть, яриться и корчиться внутри. И как нарочно, назло или в отместку за что-то, или в насмешку, какие-то злые силы именно теперь напомнили мне, как я признался Кате в любви, как писал ей письмо ночью в кабинете электротехники, как шел с букетом гвоздик на свидание и как потом, мучаясь ревностью и стыдом, пришел сюда.

— Успокойся, Зоенька. Зачем так? Не нужно. Я тебе сейчас объясню...

Она перестала плакать. Оттолкнула меня, надела халат.

— Что тут объяснять? Ну что ты хочешь мне объяснить? Что я, дура? Кто я тебе? Все вы такие! Все! Вам только бабу подавай! А кто она, что она — вам все равно. Да зачем ты мне нужен? Ничего ты мне не сделал хорошего. Ничего. Можешь уходить от меня. Не держу.