Заботы Леонида Ефремова - [58]

Вдруг хлопнула дверь. Я вздрогнул, испугался, как мальчишка. Ударил по ручке тисков, выхватил нож и попытался спрятать его за спину. Ребята рассмеялись.

— Да это же Бородуля пришел, — благодушно сказал Андреев.

Это и в самом деле пришел Глеб. Открыл дверь и остановился на виду у всех. Высокий, стройный, будто молодой олень сделал первый свой настороженный шаг на лесную поляну. Входи же, входи! Или ты не ожидал увидеть меня здесь, или тебя удивила необычная тишина в мастерской, или не решаешься шагнуть ко мне первым?

В руках и ногах, во всем теле я почувствовал легкую дрожь и знал, что не в силах с ней справиться. И все же я спросил довольно спокойно:

— В чем дело? Почему опоздал?

— Извините. Так вышло.

— И это все? Больше никаких объяснений?

Пожал плечами. Смотрит. Не лицо, а какая-то маска. Не разглядеть и полуприщуренных от солнца глаз. Стоит у дверей, не подходит. Так стоят все опоздавшие, так и сам я стоял когда-то.

— Ладно, проходи, — говорю я. — Потом разберемся.

И он пошел. Идет мне навстречу. Смотрит и, кажется, не видит меня, не желает видеть. Шагает легкой, неслышной походкой через мастерскую, мимо верстаков. Покачиваются тонкие руки, острые плечи и аккуратная красивая голова на вытянутой, еще юношеской шее. Не стоит больше смотреть на него, пусть потолкается вместе со всеми, посмотрит, как работают, а там видно будет.

Я снова стал разглядывать финку, нарочно поднял ее высоко вверх, чтобы видели все. И в это мгновение опять открылась дверь и вошел старший мастер.

Рука моя не дернулась вниз, она сама собой застыла в воздухе, показывая самодельный «месарь». И если бы сейчас вошел не старший мастер, а целая комиссия, я бы все равно не смог опустить руку: не захотел бы второй раз оказаться трусом перед учениками.

— Явился опоздавший? — громко и властно спросил старший мастер и, не дожидаясь ответа, пояснил: — Околачивается тут, понимаешь ли, без дела, ходит рядом с училищем, а чего, спрашивается, ходит, сам не знает. Все давно на своих рабочих местах, а он, видите ли, на солнышке греется. Где он?

— Вот он, перед вами.

— Этот самый. Бородулин твоя фамилия? Так вот знай, что со мной шутки плохи. Попадешься еще раз, накажу как следует. Как это можно, понимаете ли? Это же самое настоящее воровство. Воруете время у государства. Леонид Михайлович, вы присмотрите за ним.

— Хорошо, присмотрю.

— А что это у вас такое в руках? Никак финка?

— Совершенно верно. Финский нож. Показываю, как нужно его делать.

Ого, как вытаращил глаза.

— Показываете, как нужно делать финский нож?! Это же черт знает, это же вы способствуете бандитизму, это же ни в какие рамки... Да вы что?

Ну, лопнет мастак. Таким багровым и надутым я еще его не видел. Хоть бы капелька у него юмора, хоть бы самая малость интуиции. А может быть, ты слишком далеко зашел, Леонид Михайлович? Из этого такой костерчик разгорится, только держись. Может быть, как-нибудь вывернуться, пока он еще не поднял шум на все училище? Ребята не продадут. Уж они-то знают, что к чему.

— Этот финский нож был найден в походе, где шли тяжелые бои, — не моргнув глазом, говорю я. — Мы решили почистить эту боевую реликвию и подарить местному музею боевой славы.

— Фу, до чего же вы меня напугали, честное слово. Я уж подумал, у вас тут целая бандитская шайка развелась с мастером во главе. А вы вон что. Это вы молодцы. Это я уважаю. Никто, так сказать, не забыт, ничто не забыто. Молодцы. Дайте-ка посмотреть на реликвию.

— Тут ручка сгнила и вообще пришлось кое-что переделать, — сказал я, подавая нож.

Мальчишки смотрели во все глаза. Сдержанное лукавство, великолепное, восторженное притворство было на всех моськах.

Старший мастер взял нож двумя пальцами, повертел его и так и сяк, умильно покачал головой:

— Надо же, сколько пролежал в земле. А ведь кому-то помог бороться с врагами! По-моему, сталь — сорок, — заключил мастер свой осмотр и возвратил мне теперь уже, можно считать, музейный экспонат. — Кто нашел?

— Вот он нашел, Лобов, — сказал я.

— Где? — поинтересовался старший мастер.

Лобов и секунды не промедлил:

— В районе Морозовских озер.

— A-а, ну как же. Знаю, знаю, — закивал старший мастер, и все поняли, что он никогда не бывал в тех местах. — Вот видишь. Тут ведь ты проявил сознательность, — вдруг заговорил он уже совсем о другом. Он вспомнил, что Лобов — это и есть тот самый Лобов, о котором завтра будут говорить на собрании. — А вот если бы ты подумал, сколько крови пролито ради того, чтобы ты хорошо учился, чтобы жил нормально, ты бы постыдился своего поведения. Неужели ты не понимаешь, Лобов, добрых слов? Уж сколько с тобой нянчатся, и все без толку. А ведь в твоем возрасте многие Родину уже защищали. Вот, может быть, и тот, кто этот нож держал.

«Эх, напрасно он сейчас говорит об этом», — с досадой подумал я. Неловко было сейчас слышать эти, в общем-то правильные, привычные, весьма педагогичные слова. Нужно переменить поскорее тему разговора, отвлечь старшего мастера.

— Скажите, а насчет технической выставки как у нас? Стенд готов? — спросил я.

Переход был довольно крутым.

— Выставка? Какая выставка? A-а, выставка технического творчества? Все в порядке. Стенд уже почти готов, принесите ваши изделия. Плоскогубцы делаете или тиски?