Заблудший ангел - [107]

Техник помотал головой:

— Не может быть!

Гомес повторил всю процедуру. Направил антенны. Настроил компьютер. Второй раз рассчитал остаточную погрешность сигнала в слое Хевисайда ионосферы и проанализировал курс. Но результат оставался прежним: перед ним был мощнейший сигнал неизвестного происхождения, причем практически не имевший энергетических потерь. Исчезли последние сомнения. Этот электромагнитный поток был нацелен прямо… на Солнце.

— На Солнце? Вы уверены?

Бронзовое от загара лицо Боллинджера при этих словах инженера резко побледнело.

— Они посылают сигнал на частоте водорода, доктор Боллинджер. В этом нет сомнений. И что самое удивительное, похоже, что Солнце отвечает им излучением со сходными характеристиками. Если бы я не знал, что это невозможно, я бы предположил, что они общаются.

Эндрю Боллинджер поежился:

— А вы выяснили, носит ли этот сигнал регулярный характер?

— Вы имеете в виду, отправлен ли он разумными существами?

— Именно.

— Нет, сэр. Это потребует времени.

Директор VLA на минуту застыл, вперив взгляд в постер с изображением Солнечной системы, украшавший его кабинет. Огромный красный шар заполнял всю левую половину картинки. Художник изобразил светило в окружении гигантских языков гелия, выплескиваемых в космос и лижущих поверхность микроскопического беззащитного Меркурия. «Солнце содержит девяносто восемь процентов материи в Солнечной системе», — прочитал он фразу под изображением. Теперь для Боллинджера это утверждение звучало как угроза.

Все казалось странным. Снаружи, в кампусе Технологического университета Сокорро, природа готовилась к зиме. В ту осень дождь лил чаще, чем обычно, и Боллинджер, как и все, мечтал о том, чтобы солнце сжалилось и показалось еще хоть раз, чтобы смягчить наступление холодов.

Внезапно ему резко расхотелось, чтобы это произошло.

Он уселся перед компьютером и составил электронное письмо для двух адресатов. «Хоть бы я ошибался», — подумал он. В Колорадо-Спрингсе в распоряжении метеорологической службы № 50 Военно-воздушных сил имелось целое особое подразделение, занимавшееся космическим климатом. И в городе Гринбелт, штат Мэриленд, неподалеку от Белого дома, находился Центр космических исследований имени Годдарда. Если в последние часы в поведении Солнца происходили какие-то изменения, то их наверняка уже засекли. Только ученые могли успокоить его. Первый и единственный раз, когда ему довелось видеть «говорящий камень», имел место незадолго до великой солнечной бури в 1989 году. Той самой, что оставила без света Квебек и причинила ущерб спутникам и электрическим сетям на многие миллионы долларов. Даже крушение танкера «Exxon Valdez», при котором у берегов Аляски вылилось в океан тридцать семь тысяч тонн топлива, могло быть спровоцировано сбоем навигационных систем в результате вспышек на Солнце. Если верить президенту, то сейчас «заговорили» другие камни, и к этому нельзя было отнестись легкомысленно.

Он знал, что, когда Солнце «чихает», оно выбрасывает в космос биллионы тонн плазмы. Летящий со скоростью 1500 километров в секунду — это примерно два миллиона миль в час — заряд способен достичь Земли за два или три дня. Так что лучше подготовиться заранее.

«Срочно! — набрал он текст. — Не обнаружили ли вы какой-нибудь всплеск ЭМИ за последние часы?»

Три буквы этой аббревиатуры повергли его в глубокое уныние. Выброс солнечной короны. Это худшее, что могло приключиться со звездой, ближе всего расположенной к нашей планете.

Теперь оставалось только ждать.

85

Моя голова чуть не лопалась.

После полета, длившегося семь часов сорок минут — и все это время мне пришлось терпеть монотонный гул пропеллеров, предупредительный зуммер, когда мы попадали в зону действия радаров, и механически звучащие голоса, запрашивавшие наши данные при вхождении в воздушное пространство Франции, Италии и Греции, — я чувствовала себя так, словно весь день провела на американских горках. Мне почти не удалось поспать. Я устала от качки, воздушных ям и турбулентности, и моя физическая выдержка грозила отказать с минуты на минуту. К счастью, мы добрались до своей цели на северо-восточной границе Турции до того, как это произошло. Вертолет приземлился в каком-то неизвестном месте, и я почти не заметила, что полет закончился. Спина ныла, будто разваливалась на части. Мозговые нейроны были не способны воспринять более ни одного бита информации, и моим единственным на тот момент желанием было рухнуть в постель и, бог даст, заснуть.

Возможно, поэтому Армен Даджян замедлил свой шаг и хорошенько шлепнул меня по плечу, чтобы я очнулась.

— Шагайте! Уже немного осталось! — поторопил он меня.

В Турции в этот час царила глубокая ночь. Черный, ледяной, усеянный звездами мрак. Мы спустились несколько минут назад метрах в трехстах от цели, моторы «Сикорского» работали в пониженном шумовом режиме, и теперь мы под защитой немого безмолвия и бесприютной печали этой голой равнины готовились к нападению. Я, как зомби, плелась в хвосте процессии, еле волоча ноги и не обращая внимания на порывы ледяного сухого ветра, стегающего лицо.

Мне не хотелось делать больше ни шагу. Особенно в то напоминавшее бездонный кратер место, которое указал Даджян на своем компьютере.