Забайкальцы. Книга 2 - [109]
А к вечеру того же дня 1-й Аргунский пополнился новыми бойцами: сто тридцать два казака из станицы Размахнинской привел под своей командой молодой черноглазый учитель Петр Кузьмич Номоконов. Казаки-размахнинцы подобрались один к одному; боевые, знающие службу, все в казачьем обмундировании, только что без погон; седла у всех форменные, а в походных вьюках уложено, увязано, приторочено все, что полагается по арматурным спискам, вплоть до погона к пике, защитного чехла на шашку и запасного ската подков с двадцатью четырьмя гвоздями.
Не зря побывал в Размахнинской станице Фрол Емельянович Балябин, он рассказал станичникам о положении в области, призвал их встать под знамена революции, и на призыв его размахнинцы ответили делом: дружно поднялись на защиту советской власти.
Командующий фронтом Сергей Лазо от души радовался, слушая рассказ Балябина о его поездке в Размахнинскую. Разговор происходил в штабном вагоне. Лазо уже снял с головы повязку, а прямые черные волосы, как всегда, зачесал кверху. Сухощавое, продолговатое лицо его обрамлял чуть заметный пушок бородки, отчего командующий фронтом казался старше своих двадцати четырех лет.
Природа наделила Сергея Георгиевича умом и кипучей, неистощимой энергией. Ни месяцы, проведенные им на фронте в беспрерывных боях с белыми, ни тяжкое отступление, где его красногвардейцы бились насмерть за каждый клочок оставленной ими земли, не сломили боевого духа и энергии неутомимого Лазо. Он умел находить выход из трудного положения и не побоялся принять на себя ответственность, когда приказал взорвать ононский мост. Это было единственно правильное решение, благодаря которому Лазо удалось оторваться от белых и с остатками измотанной в боях Красной гвардии отступить до Антоновки. Здесь он решил задержаться, подождать подкреплений, готовить врагу ответный удар. Он был уверен, что трудовой народ откликнется на его воззвания о помощи, и надежды его вскоре же оправдались. Первую большую радость доставил Лазо прибывший к нему революционный казачий полк. Следом за аргунцами прибыл батальон бывших военнопленных мадьяр, а с Дальнего Востока отряд моряков привел бывший горняк Бородавкин. Пополнение все прибывало, подошли отряды горняков с рудников и приисков Забайкалья, с запада спешили красногвардейцы Иркутска, Красноярска и Омска.
Боевая армейская жизнь заклокотала в Антоновке. Прибывшие отряды красногвардейцев сводились в роты и батальоны, где бывших горняков, грузчиков и железнодорожников спешно обучали военному делу: стрельбе и штыковому бою. Вокруг села рыли окопы и траншеи, устанавливали в них пулеметы. В тупике около станции на железнодорожные платформы грузили пушки и снаряды, а в штабе разрабатывали планы наступательных действий.
Приказом по фронту было объявлено, что первым заместителем командующего будет Фрол Балябин, комиссаром фронта Георгий Богомягков, Степан Киргизов — помощником начальника штаба Рускиса.
В минувшую ночь Лазо вместе с Рускисом и Киргизовым чуть не до утра просидели в штабе, подготовили окончательный вариант плана. Сегодня с этим планом надо ознакомить командиров и комиссаров частей, для этого Лазо вызвал их на военный совет. Времени до начала совещания оставалось еще более часа, и Лазо попросил Балябина рассказать о своей поездке. Подперев левой рукой щеку, он внимательно слушал своего помощника, а проницательные, цвета спелой черемухи глаза его сощурились в усмешке, когда Фрол заговорил о чудачестве размахнинцев.
— До чего додумались, черти: перед отправкой на фронт молебен отслужить в церкви! — басил Фрол, и широченные, покатые плечи его содрогались от смеха, а плетенное из камыша кресло скрипело под ним от шестипудовой тяжести. — И до чего же сильны у казаков их привычки! Даже в такой революционной станице не могут отстать от дедовских обычаев. Ведь все прошло хорошо: на собраниях, на митингах высказываются за революцию, за большевиков; конечно, те, что побогаче, шипят, смотрят косо, а большинство-то за советскую власть горой. Мобилизацию провели успешно, многие добровольно пошли в Красную гвардию, на казаков любо-дорого смотреть, настроение боевое, бодрое — и вдруг заявляется ко мне командир их выборный Номоконов и просит разрешение на молебен! У меня глаза полезли на лоб. «Вы, говорю, что это, товарищи, с ума сошли? Ведь казаки-то не в царскую армию идут, а в революционную, какие же тут могут быть молебны?» А он только руками разводит: «Что я с ними буду делать, кабы один-два, а то все в один голос требуют: давай молебен — и только». — «Ну хорошо, — говорю ему, — а кто же вам молебен служить будет? Ведь поп-то небось не дурак, чтобы за победу Красной гвардии молиться». А он мне в ответ: «Насчет этого не беспокойся, Фрол Емельянович, поп у нас не такой, как другие, он супротив народа не пойдет, мы за революцию, и он с нами». — «Ну, говорю, раз так — дело ваше, я вам ни разрешать молебна, ни запрещать его не имею права. Но ведь нелепо же получается, испрашивать божьего благословения на защиту революции!»
