Забавы с летальным исходом - [81]

Они осмотрели чашу, притворяясь, что она их мало интересует, затем прошли в Салон Луи П. Ландемана, где заказали в баре по бокалу «Перрье» с долькой лимона, потому как ограбления следует совершать исключительно на трезвую голову. В одном из помещений, где некогда была бальная зала, уже гремели звуки джаза. Всего половина восьмого. Весь вечер еще впереди.

— Твое здоровье! — сказал он.

— Твое здоровье! — откликнулась она, и они чокнулись.

Очевидно, никто никогда не говорил им, что чокаться бокалами с безалкогольными напитками — плохая примета.

По внутреннему дворику расхаживал Гарри Джергенс, тоже в смокинге, делая вид, что с наслаждением затягивается сигаретой, но на самом деле он вышел посмотреть, где находятся охранники.

Как и говорила Кэндейс, охранников было двое. У одного на поводке доберман. У обоих — фонарики на длинных ручках. И оба, как и он, с удовольствием затягивались сигаретами, здесь, в благоуханной флоридской ночи, под пальмами, освещенными луной.

Охранники примутся за настоящую работу только тогда, когда гости разъедутся по домам и музей закроется на ночь.

К этому времени оба они должны быть мертвы.

И их гребаный пес — тоже.

Он никогда так и не поймет, что заставило Патрицию сказать ему об этом именно сегодня. Зато после того, как она выдала новость, наконец понял, почему она так настойчиво просила пригласить Сьюзен. Они кружились в танце по гладкому паркетному полу под мелодию «Танцующие в ночи», или «Буду бродить один», или «Ты заставила меня полюбить тебя», или же под одну из тех баллад 40-х, которые, на вкус Мэтью, звучали совершенно одинаково, и уже позже их сменили песни, наполненные большим смыслом. Богачи, собравшиеся в зале, дружно отплясывали то, что, по их мнению, называлось фокстротом. Но Мэтью с Патрицией изображали нечто другое, тихо покачивались и кружились в тесных объятиях, и тут вдруг она принялась говорить ему, как замечательно сегодня выглядит Сьюзен, какой она вообще прекрасный человек и как она, Патриция, рада, что Мэтью пригласил ее сегодня (что на самом деле он, между прочим, сделал только по ее настоянию). А потом, как гром среди ясного неба, вдруг заявила:

— Почему это ты считаешь, что у Чарлза нет чувства юмора?

— Какого еще Чарлза? — спросил он.

— Ну Чарлза Фостера. Ты прекрасно знаешь, какого Чарлза.

— Прости, сразу не понял. Нет у него юмора, вот и все.

— Нет, есть!

— Даже намека на чувство юмора не ощущается.

— А я собираюсь выйти за него замуж, — сказала Патриция.

— Ужин подан! — громко объявил чей-то голос.

Зейго, наверное, раз сто проверил моторку, убедился, что бак полон, убедился, что ничто не помешает умчаться сразу же, как только чаша окажется у них в руках. Он ждал и прямо-таки не мог дождаться этого момента — когда они на бешеной скорости будут пересекать воды залива от причала возле музея и дальше прямиком к острову Санта-Лючия. Там он их высадит, возьмет причитающиеся ему деньги, и прощайте, господа!

Нет, все-таки это самое худшее…

Ожидание.

До двенадцати тридцати появляться у музейного причала ему запрещено.

Ночь обещала быть долгой.

С того места, где на улице сидели в «Шевроле» детектив Хэзлит и его напарник детектив Роулз, было прекрасно видно, как Джилл Лоутон вышла из дома и торопливой походкой направилась к гаражу, возле которого был запаркован ее белый «Додж».

— Смотри-ка, зашевелилась, — заметил Роулз.

— Вижу.

Они ждали.

«Додж» завелся, выехал из ворот на улицу. Она направлялась прямо к ним. Они быстро сползли вниз по сиденьям, сжались и затаились, так чтобы не было видно из окон. Выждали, пока «Додж» не проедет мимо. Вот он замигал красными габаритными огнями уже в самом конце улицы. Роулз завел мотор, и они двинулись следом.

Подстерегавший у перекрестка в красном «Меркурии» Питер Донофрио увидел сперва, как белый «Додж» Джилл Лоутон притормозил на углу и повернул направо. А затем увидел едущий следом «Шевроле» с двумя парнями, в которых нутром чуял легавых. Стало быть, за ней следят.

И Донофрио присоединился к этому кортежу.

— Смотри, не упусти ее, — сказал Хэзлит.

— Хочешь сесть за руль?

— Да нет. Только смотри, не упусти.

Джилл ехала на восток, в сторону континента. Белая машина, за ней было очень удобно следить даже в сумерках. Вот она свернула к югу, проехала по мосту Уиспер-Кей, затем повернула направо, к Хвосту, и продолжала двигаться на юг по направлению к Сарасоте. У светофора на углу 41-й и Рейнтри она свернула влево, а затем — резко вправо, к Рейнтри-Молл. Там, возле парка, находилась заполненная автомобилями стоянка. Они сбросили скорость.

— Паркуется, — пробормотал Хэзлит.

— Вижу, — кивнул Роулз.

Они проехали мимо нее, и в этот момент она выключила мотор.

— Смотри, глаз не спускай, — сказал Роулз.

— Вижу ее, — сказал Хэзлит.

Роулз припарковался — теперь «Шевроле» отделяли от «Доджа» несколько машин. Как это типично для всех женщин, ей понадобилось куда больше времени, чем мужчине, чтоб выйти из машины. Выключив мотор, она достала помаду, подкрасила губы, взбила волосы, словом, приготовилась произвести впечатление. Затем наконец вышла из «Доджа». Сидя в машине, детективы наблюдали за ней. На Джилл были синие джинсы, голубой хлопковый свитер, тапочки. Она вошла в парк. Они последовали за ней.