Забастовка - [3]

Польтаво оставил ее без .внимания и нетвердой походкой направился к двери.

- А Ферручини тоже их человек? - спросил он.

Сартуццо кивнул. Оба хорошо видели друг друга в стенном зеркале. Потом шеф опустился в кресло. Наполняя рюмку, он услышал, как снаружи тихо прикрыли дверь. Он знал, что молодой человек отправился выполнять заказ.

Польтаво двигался, словно во сне. В голове была пустота. Церковь! Какая насмешка! Он почувствовал, как в нем поднимается тошнота. Хоть бы остановиться! Но ноги сами собой вели его в подвал. По длинному, мрачному коридору, который кончался потайной дверью. Ключ, выключатель, рубильник...

Голова кружилась. Он сел на стул и закрыл лицо руками. Церковь! Наука дожна быть ее глашатаем!

Почему? Потому что так хотят святые отцы!.. Руки у них длинные...

Он вскочил. Нет, ему не хотелось быть найденным с разможженым черепом. Скорей! Он зашарил пальцами по панели.

Скорей!

И весь зал словно проснулся. По мощному корпусу машины прошла дрожь. Из электронной груди вырвалось подавленное хрипение, словно голос прочищал сказочный дракон.

Щелкали клавиши, гнались друг за другом разноцветные огоньки лампочек, качались стрелки на приборах, на темных экранах невидимая рука рисовала зеленые зигзаги. Магнитное сердце машины с бешеной скоростью поглощало программу, чтобы передать кодированные приказы густой сети ячеек. Потом все оборвалось. Из устройства вывода выпала красная карточка:

"Ошибка!"

Польтаво рассеянно повертел карточку в руке.

А где же сценарий?

Он проверил ввод. Пусто. Обернулся. Над пультом управления светилась красная лампочка, а под нею, на матором экране, те же шесть букв: "Ошибка".

Он снова ввел программу, которую знал на память.

Цветные лампочки замелькали снова. Машина пожужжала с полминуты и умолкла. Из устройства вывода снова выпала красная карточка: "Ошибка". Засветилась и тревожная надпись.

Он решил сделать проверочный прогон в третий раз. Прежде чем включить рубильник, окинул взглядом машину. Все в порядке.

"Ошибка!"

В груди рвануло острой болью. Он ухватился за перила металлической лесенки и присел на верхнюю ступеньку. И тут его осенило. Машина просто не может решить такую задачу...

Он долго сидел, подперев голову руками. Собственно, удивляться нечему. Лучше его никто не знает, что машина решает только уравнения с реальными величинами! Ведь он сам предусмотрел универсальное программирование, построенное на основе простейших формул, выражающих логически функции логических переменных.

А какая логика в требованиях церкви? Возможно ли доказать недоказуемое? Да еще математическими методами... У абсурдных задач не бывает ответа!

Па мгновешге он ощутил гнев. Гнев на машину, на себя самого, на весь этот отвратительный мир, в котором нет свободы творческому гению.

- А, ты бастуешь? Хочешь моей гибели?

Голос его странно звучал в затихшем зале. Но в нем не было ни горечи, ни страха. Сознание, что случилось нечто непоправимое, сменялось ликующим ощущением торжества истины.

- Не умеешь лгать! Не умеешь...

Пальцы его прикоснулись к холодной поверхности металла. Это прикосновение словно успокоило смятенную душу. Он покачал головой:

- Что ты понимаешь в жизни, машина? Ты не знаешь ни силы денег, ни страха перед завтрашним днем. Для тебя существует лишь один закон - закон математической логики. Ты честна. Не умеешь лгать.

А мы, твои создатели, кривляемся, словно шуты, пресмыкаясь и надеясь...

Рука его гладила машину, которая весь этот год была его единственным другом и советчиком.

- Скажи, что мне делать? Известно ли тебе, ч:то если я исчезну, то на мое место придут другие? Они сделают тебя лгуньей, как и они сами... Будешь ли ты служить им, скажи?

Машина молчала, кротко глядя своим рубиновым глазом. Быть может, в ее электронном мозгу пробуждалось сострадание... Быть может, она силилась понять боль своего создателя..