«За землю, за волю!» Воспоминания соратника генерала Власова - [101]

Тут мы вплотную подходим к тому психологическому непониманию, которое возникало с первой же встречи между неискушенными рядовыми американцами и частями РОА. Встретив русских со стороны немцев, они приходили в недоумение, ибо русские воюют на их стороне. Когда же им объясняли задачу освободительной борьбы от коммунизма, у них возникали симпатии и жалость к этим людям, и они предлагали им сдать оружие и мелкими частями уйти к ним в глубокий тыл. Но власовцы не собирались сдать оружие и рассеяться. Они ждали результатов переговоров Власова с американским командованием (Власов просил приема у Айзенхауера). Американцам приходилось за разрешением такого серьезного вопроса обращаться к высшим властям, а оттуда давались следующие инструкции: все, кто с оружием в руках и в немецкой форме попал в плен, должны быть выданы Советам, если же они окажут сопротивление, применить к ним силу. После этого начиналась не только наша трагедия, но трагедия и тех американских офицеров, которые должны были проводить предписанную им экзекуцию над безоружными людьми, и тогда им бывало стыдно смотреть людям в глаза.

Этим объясняется, что за день до выдачи Первой дивизии американский комендант Шлюссельбурга защищал власовцев от наседавших на них советчиков и даже потребовал отвести назад зарвавшуюся вперед советскую танковую бригаду, но когда пришло распоряжение сверху, не только Айзенхауер не захотел видеть Власова, и ему объявили, что они не гарантируют ему и его частям безопасность, но когда советские танки врезались в расположение дивизии, американские посты выставили вперед пулеметы и не разрешали власовцам скрыться у них в тылу.

В заключение должен заметить, что, потеряв своего председателя и вдохновителя и весь свой президиум, за исключением профессора Богатырчука, КОНР был лишен возможности влиять на ход событий. В обстановке, где победители-демократы превратились в карающий меч, разбитые и преследуемые члены КОНР ничего сделать не могли и отошли в сторону. И тем не менее из всех членов КОНРа только один профессор в Платлинге принес повинную и вернулся в Советский Союз, все остальные и по сей день преданы идее освободительной борьбы.

Вместо эпилога

Депортация

Приход американцев в Фюссен был ознаменован полным прекращением движения по железнодорожным и автомобильным дорогам. Только с разрешения американского коменданта городская управа посылала в Кемптен грузовики за продуктами питания для населения. В городе магазины были открыты, но товаров в них бывало очень мало (еще при нацистах торговцы прятали свои товары в подвалах, так как их стало трудно доставать). А в ночь между уходом нацистов и приходом американцев были открыты все склады товаров, и люди таскали оттуда все, что могли и сколько могли. В этой акции одинаково принимало участие как местное население, так и заброшенные туда беженцы (потом, как я узнал, то же самое было в Кемптене, Вангене и Равенсбурге. Очевидно, так происходило всюду).

По распоряжению коменданта все офицеры и другие ответственные служащие должны были зарегистрироваться в комендатуре, а кто этого не сделает, будет караться, как шпион. (Не помню, в какой срок зарегистрировались и мы, власовцы, но я об этом упомянул в предыдущей главе.)

Сразу же после прихода американцев в городе началось сведение личных счетов между немцами. Доносчики приходили в комендатуру доносить на своих врагов, как на нацистов, а любители доносов приходили с целыми списками нацистских аппаратчиков. Наконец они довели коменданта до того, что, когда приходил очередной доносчик со списком, он выискивал в имевшихся уже у него списках его фамилию и привлекал его самого к ответственности. После такого оборота дела у всех пропала охота доносить на своих горожан.

Первые три дня на улице шел разгул пьяных солдат с автоматами через плечо и девицами под руку. Было и немало случаев насильного увода девиц из дому. Там же, где их не находилось, портили картины на стенах и били всякую утварь. На четвертый день настал порядок, хотя бывали еще отдельные случаи бесчинства.

В городе был установлен и строго соблюдался полицейский час. Зазевавшихся арестовывали. Но даже и в разрешенные часы люди предпочитали сидеть дома, чтобы не наскочить на неприятности. В связи с таким тревожным положением я беспокоился о нашей Тане, сестре милосердия, которая, несмотря ни на что, продолжала приходить менять мне компрессы на ноге, но Бог хранил ее. После регистрации нас, власовцев, никто не трогал, и только когда мадам Малышкина пошла к коменданту спросить, где ее муж и что с ним, капитан обещал навести о нем справки и заодно сказал, что он знает, что в Фюссене половина беженцев — власовцы, но он дал приказ их не трогать. И действительно, как было сказано выше, он нас не только не трогал, но и опекал и защищал от советчиков.

С прекращением существования Третьего рейха всему населению надо было получить в полицейском участке новые документы личности — Кеннкарте. К счастью, процедура получения нового документа оказалась очень простой: нужно было предъявить старый паспорт или удостоверение личности. А так как тогда беженцами были не только мы, иностранцы, но и сами немцы, то беженцы, у кого не было документов, представляли двух свидетелей и получали новый документ. Вот эта последняя лазейка очень быстро была учтена, и через несколько дней и бывшие военнопленные, и остовцы, и те, кого немцы вывозили, отступая, и те, кто сам бежал от наступавших красных (я знал людей, которые выехали из Киева на своих телегах и своих лошадей продавали за ненадобностью в Баварии), стали старыми эмигрантами и позже избавились от репатриации. Таким образом, беженцы, уже получившие документы, что они старые эмигранты, являлись свидетелями для своих знакомых и друзей, что ускоряло процесс оформления.