За землю Русскую - [25]

— Горд и смел чернец, — рассмеялся Ярослав, узнав об упрямстве Макария. — А я люблю смелых. Буду завтра за обедней у Авраамия.

Он сдержал слово. Отстояв длинную монастырскую обедню, Ярослав, в сопровождении игумена, вошел в келию опального монаха. Появление князя не испугало, скорее изумило Макария. Он молча поклонился и отошел в сторону. Ярослав опустился на скамью.

— Оставь нас, отче игумен, — велел он. — Хочу с глазу на глаз говорить с гордецом.

Игумен не посмел противоречить крутому на расправу князю. Он удалился. Взглянув на опального монаха, стоявшего около налойчика, Ярослав сказал:

— От владыки Леонтия слышал я о твоей ереси, инок, и о том ведаю, что совершено тобою против благословения митрополита… Ведаю и сужу так: справедлив гнев святителя. В твоих начертаниях храма есть что-то от наших хором рубленых, а в ликах праведников нет меры церкви. Просты твои праведники. Так ли я понял тебя?

— Да, — не опуская глаз, коротко молвил чернец.

— Не отказываешься от своего заблуждения и не осуждаешь его?

— Не заблуждаюсь я, княже. Не славы ищу себе, а делаю то, что нужно по разумению моему.

— Упрям, — как бы размышляя с собою, промолвил Ярослав. — По роду своему чей ты и откуда?

— Из Суздаля, княже. Родитель мой пономарем был в соборе у Рождества.

— Где постиг науку книжную, ремесло свое и искусство?

— Ходил по земле, по Руси и по чужим краям.

— За время хождения своего далеко ли побывал и в каких землях?

— Во многих, княже. В Рязани был, в Чернигове, Северской земле и Киеве. После видел Византию и Никею; видел Рим и иные города. В восточных монастырях познал греческое письмо, у латинских монахов в Византии и Риме сведал латынь…

— Олатынился? — перебил чернеца Ярослав. — Почто нужна тебе латынь?

— Не мне нужна, княже, — точно упрекая князя, строго произнес Макарий. — Мне нужен хлеб и ковш воды. Чтобы блюсти Русь, язык и обычаи наши, надо знать чужие языки и обычаи. Мудрость Востока и Рима не заглушили во мне любви к отчизне. Ни на Западе, ни на Востоке не нашел я земли краше Руси. Ни гнев владыки-митрополита, ни опала, ни заточение, ни более тяжкое наказание, кое мне предстоит, не заставят меня поступиться моей верой. Кару за то, во что верую, приму с радостью Иным, чем тот, какой есть, не стану.

— Пусть так, — промолвил Ярослав. — Но истинным ли путем идешь ты? Тебе предстоит суд церковный, заточение в монастыре… Что останется людям от исканий и трудов твоих?

— Останется моя истина! — горячо воскликнул чернец. Яркий, живой блеск вспыхнул при этом в его глазах. — Истина, как бы глубоко ни заточили ее, какими бы муками ни терзали и ни убивали, она разрушит тернии, взрастет и распустится дарами. Не во тьме и восприятиях чуждого, противного нам, сила Руси, а в познании себя и всего, что окружает нас. Крепок и могуч корень наш, княже. Ни огни, ни воды, ни ветры, ни бури, ни вражья зависть, ни злоба не сломят и не сокрушат Русь. Я монах, связан тенетами, но ты, княже, ты силен… Почему не заступишь то, что несет славу тебе и земле твоей?

— Смел, чернец, — помолчав, медленно вымолвил Ярослав. — Не льстив язык твой; в лицо мне бросил вины мои. Но лучше слушать горькую правду, чем лесть. Ростовский владыка страшится митрополичьего гнева и, наипаче того, гнева митрополичьих книжников. Мало у нас своих ученых людей, инок. Русской церковью правят греки…. Терпим зло, но о том другой сказ. А ты, — Ярослав пристально взглянул на монаха, — иди в Новгород Великий, учреди там в княжем Нередицком монастыре иконописную и учебную палаты, учи других своему искусству и книжному чтению. И еще есть мое желание, но о нем скажу, когда услышу о согласии твоем.

Макарию показалось, что он ослышался или не так понял князя. Смелый монах вдруг растерялся, опустил глаза.

— Отказываешься от того, о чем прошу? — спросил Ярослав.

— Нет, княже, не знаю, что молвить. Владыка-митрополит…

— Скажи, на что ты волен, — Ярослав перебил чернеца, — а с митрополитом сам решу. В Новгороде мною поставишься ты, передо мною будешь в ответе.

— Суздальский я, княже, буду чужим в Новгороде.

— И я князь суздальский, какими были отец и дед мой, но я не обегаю Новгорода. В суздальских городах велика власть митрополичья над монахами, Новгород не имеет того. В Новгороде ты сможешь быть тем, кем желаешь.

— Пусть будет твоя воля, княже, — с доверчивой и затаенной радостью взглянув на князя, произнес Макарий. — Но приведется мне идти в Новгород, дозволь взять с собою мастеров из Ростова!

— Почто? — на губах Ярослава заиграла усмешка. — Много ты ходил по земле, чернец, многое познал, а того не ведаешь, как богат искусством и ремеслом Великий Новгород.

Епископ Леонтий, по просьбе князя, отпустил Макария с княжим поездом. Ярослав велел приготовить чернецу возок, но Макарий отказался. «Буду на коне, княже», — сказал. Легко поднялся в седло и дорогою сидел в нем так плотно, что, увидев чернеца среди дружинников, Ярослав воскликнул:

— Тебе, отче, копье и меч в руку, шелом на голову вместо скуфьи… Не впервые, знать, сел на коня.

— Бывало, княже, — признался Макарий. — Но копья и меча не держал.

Во Владимире Макарий пробыл недолго. Ярослав говорил о нем с находившимся там владыкой-митрополитом; тот не снял опалы с чернеца, но желанию Ярослава не перечил, отпустил опального в Новгород.