За землю Русскую - [24]

Родина Макария — Суздаль. В ранней юности, оставшись сиротою, нашел он приют в монастыре, где научился книжному чтению и искусству иконописи. Приняв монашество, он, по желанию игумена, трудился над росписью стен строившегося на месте разобранной по древности церкви Рождества нового собора. Там он увидел хитрое искусство суздальских мастеров-камнерезов. Увлекшись новым для него ремеслом, Макарий стремился постичь его. Ничто не мешало юноше стать искусным мастером, но игумен монастыря, сугубо приверженный византийскому укладу, увидев каменное изображение праведника, сделанное Макарием, обвинил чернеца в том, что искусство его воскрешает память о «старых богах», исходит от язычества; что оно есть искусство еретика, неугодное церкви. В гневе игумен изгнал Макария из монастыря, и это спасло чернеца от церковного суда. Макарий ушел в Киев. В киевских монастырях от монахов-греков он перенял греческую речь и письмо. За Макарием начала утверждаться слава книжника и искусника иконописания. Он мог наслаждаться покоем. Но не о тишине монастырской келии задумывался неспокойный чернец. Он стремился глубже познать тайны искусства греческих мастеров, услышать мудрых книжников патриаршего двора. Движимый этими желаниями, Макарий ушел из Киева.

Совершив длительное и опасное путешествие сушей и морем, Макарий увидел Византию, но не нашел там, чего искал. Двор византийского патриарха находился в Никее. Захваченная латинскими крестоносцами, Византия оказалась главным городом Латинской империи. В Византии Макарий был дружески принят латинскими монахами. Немало сил положили они, чтобы расположить к католичеству чернеца-русича, искусного в книжном чтении и ремесле. Общаясь с латинскими монахами, Макарий постиг латинскую речь. Но ни лесть, ни обещания высокого духовного сана не сломили его упрямого характера. Он не мог примириться с тем, что унижало в нем русича. После двухлетнего пребывания в Византии Макарий отправился в Никею.

В Никее Макарий поселился в патриаршем монастыре, где совершенствовал познания свои в греческом чтении. И то, что узнал он, не утолило его жажды.

В Византии, когда Макарий жил там, латинские книжники гордились перед ним могуществом римской церкви. «Рим — колыбель знаний и мудрости», — говорили они. После нескольких лет жизни в Никее Макарий не выдержал — оставил патриарший монастырь. На корабле торговых гостей, шедшем в Рим, отплыл туда.

Ни слова мудрого книжника, ни то, что познал он в своих странствиях, не изменили душевных влечений чернеца и его упрямого, независимого характера. Обогатясь знаниями, он остался русичем. Кажется, теперь сильнее, чем в юности, полюбил он обычаи, искусства и язык сродичей. Он гордился и радовался тому, что в Византии и Риме не все могло сравниться с тем, что есть на Руси, что составляет богатство городов русских. Своими путями идут и Киев и Владимир, Новгород и Смоленск, но их объединяет преданность обычаям, своему языку, тому, что выше рубежей удельных княжений, что выражается одним радостным словом — Русь.

Пройдя через земли немецкие и угорские[19], Макарий вернулся во Владимир. К горечи своей, при дворе митрополита-грека ученый чернец не встретил того, что давало ему силы терпеть нужду и лишения в скитаниях своих на Востоке и Западе.

Среди книжников, окружавших стол митрополита, Макарий нашел пренебрежение к Руси. Ему показалось, что вся мудрость митрополичьих книжников направлена к тому, чтобы гасить проблески жизненности в иконописании и других искусствах. Все то, что в книжном искусстве было присуще русской речи, той, какою сложилась она, какою общались люди друг с другом и которую понимали, то, что отражало величие и обычаи предков, вносило в искусства образ и облик русский, — все это митрополичьи книжники полагали языческим и греховным, противным церкви.

Владыка Леонтий, епископ Ростова Великого, благословил Макария наблюдать строительство и роспись стен возводимой в Ростове соборной церкви Успения. Макарий исправил чертежи церкви, получившие митрополичье благословение; владыка Леонтий одобрил начинание чернеца. С вдохновенной радостью трудился Макарий, но дело, начатое им, оборвалось.

В Ростов прибыл митрополичий монах Феогност, родом грек, человек непомерной заносчивости и упрямства. Сделанное Макарием привело его в неистовство. Феогност потребовал изгнания еретика из собора. Епископ Леонтий удалил Макария в Авраамиев монастырь, где чернец и жил под строгим присмотром, в бездействии.

И случилось, что в эти дни Ростов посетил князь Ярослав Всеволодович. В беседе с ним епископ Леонтий упомянул о судьбе искусного чернеца.

— За ересь и нарушение митрополичьего благословения ожидает его суд церковный. Жаль, зело способен инок!

— Так ли грешен чернец, чтобы судить его? По сделанному им сужу — умен.

— Познал он, княже, мудрость Востока и Рима, — сказал епископ.

— Грек?

— Нет, княже, русич. Тверд он в своем разумении, не покорится.

— Где он ныне?

— В Авраамиевом монастыре, ожидает митрополичьего суда.

— Хочу знать глубину его ереси, — высказал желание Ярослав. — Пошли за ним, владыка!

Макарий не явился на зов. Он сказал гонцу, что не ищет защиты у князя и не несет своего челобития. Говорил он искренне, так как не ждал, что Ярослав, только походы и битвы почитающий делом княжим, сможет понять душевные страдания опального книжника.