За все грехи - [38]

– Я еще понимаю перепутать карминовый с алым, это еще куда ни шло, но горчичный! – Линда размахивает руками, – При чем здесь этот дерьмово‑желтый цвет… как будто их птицы обгадили!

А ведь обойщик Эджидио Валлин – лучший в регионе, она знает его уже много лет, и он никогда еще не ошибался. Она не понимает, как можно было допустить такую оплошность, когда до открытия виллы осталась всего неделя. Это была последняя капля, переполнившая ее терпение!

Фыркая, как рассвирепевшая лошадь, она достает телефон из сумки. Гневно, с выпученными глазами, листает телефонную книгу, в животе у нее все сжимается.

Она чувствует, как изнутри поднимается волна гнева.

– Да? – отвечает спокойный, вежливый голос.

Просто невыносимо спокойный – услышав его, Линда еще больше выходит из себя.

– Синьор Валлин, это Линда Оттавиани, – она не дает ему даже ответить и сразу переходит к делу: – Объясните мне, какого черта стулья для виллы Белли обтянули в горчично-желтый?

– Потому что вы сами попросили этот цвет, – спокойно отвечает обойщик, расстроенный повышенным тоном Линды.

– Нет, вашему помощнику я сказала подобрать карминово‑красный! – поспешно поправляет она.

– Хм, очень странно, – произносит обойщик. – Не думаю, что мой помощник мог сам взять такие цвета… Может быть, вы друг друга не поняли?

– Нет, это он меня не понял, – кипятится Линда.

Она натянута, как скрипичная струна. Ее всю трясет, она мечется вокруг стола, как тигр в клетке. Она – сгусток энергии и не может стоять на месте.

– Но это не страшно, – говорит она более спокойно. – Потому что вы их переделаете, все до единого, в карминово‑красной ткани. Той, которая нужна. И даю вам на это максимум три дня, и ни днем больше.

– Как можно! – возмущается обойщик. – Я вовсе не собираюсь их переделывать. Знаете, сколько времени я потратил, чтобы найти ткань и обить стулья? Не говоря уж о стоимости материалов: ткань, нитки, гвоздики, а сколько клея на них ушло… Нет, об этом не может быть и речи.

– Да плевать я хотела, сколько вы потратили! – кричит Линда так громко, что у нее болят голосовые связки и барабанные перепонки. – Заказ был выполнен с нарушением договоренностей с клиентом, поэтому для меня он ровным счетом ничего не стоит. Это все нужно переделать, вам ясно?

– Об этом не может быть и речи. И это мое последнее слово, – Валлин несгибаем. – Если вы ошиблись, договариваясь с моим помощником, я не понимаю, почему… – но не успевает он договорить, как Линда переходит в контрнаступление.

– Это вы ошиблись! – орет она, как сумасшедшая.

– Вижу, мы не поняли друг друга, синьорина Оттавиани, – теперь уже и обойщик начинает терять терпение. – Я ни в чем не ошибся.

– Что?! – Линда совершенно теряет контроль над собой. – И вы еще имеете наглость отрицать, что это ваша вина? Вам должно быть стыдно!

Линда в бешенстве швыряет телефон.

– Да пошел ты! Не справляешься со своей работой и сваливаешь все на меня? Чертов идиот!

В порыве гнева Линда ударяет кулаком по столу из массива дерева.

– Ай-ай-ай! – кричит она, не в силах сдержаться, лицо искажено от острой боли. – Черт, как больно! – она жмурится и стискивает зубы.

Она смотрит на ушибленную руку: на костяшке проступает кровь. Пытается пошевелить пальцами, но сгибается пополам от боли. В этот момент появляется Томмазо. Он примчался со второго этажа, услышав, как Линда ругается по телефону, и сожалеет, что не спустился раньше.

Осторожно подходит к ней.

– Что случилось?

Линда поднимает на него взгляд.

– Случилось то, что обойщик перепутал цвета обивки, – она в бешенстве указывает на стулья. Ее всю трясет, она с трудом дышит.

Но Томмазо сохраняет обычное для него безупречное самообладание. Кладет ей руку на плечо.

– Успокойся, Линда, – говорит он ободряюще.

– Нет, не успокоюсь! – она вне себя и истерически рыдает.

– Ну же, иди сюда, – Томмазо мягко усаживает ее на диванчик в углу. – Подожди меня здесь. Я принесу что-нибудь, чтобы обработать рану.

– Нет, не нужно, – фыркает она.

– А вот и нужно. Я сказал: жди меня здесь, и на этот раз ты послушаешься, – Томмазо строго смотрит на нее. – Верно?

Он выходит из комнаты, его шаги гулко отдаются в коридоре. Линде хочется закричать и освободиться от этого сгустка эмоций, но вместо этого она закрывает глаза и прислоняет голову к стене. Она не может принять поражение. Но этот обойщик ей дорого заплатит, уж это точно.

Спустя минуту Томмазо приносит флакончик дезинфицирующего средства, вату и рулон марли, который он нашел в аптечке служебного туалета. Он присаживается к Линде, с нежностью берет ее руку: его прикосновение успокаивает ее.

Он пропитывает ватку дезинфицирующим средством и осторожно прижимает к ране.

– Щиплет?

– Немножко, но терпимо.

Ей приятно прикосновение его горячей руки, и Линда ощущает странный толчок внизу живота. В этом есть что-то эротическое. Томмазо смотрит с участием, она успокаивается.

– Не понимаю, чего ты так взбесилась, – он слегка наклоняет голову.

– Так уж я устроена, – Линда пожимает плечами. – Не могу сдерживать эмоции, ни хорошие, ни плохие.

Томмазо испытывает любопытство и чувствует к ней влечение.

– Ясно, но ведь это не повод делать себе больно, – он бережно обматывает ее руку марлей.