За все грехи - [19]

Она будто перенеслась назад на машине времени. Метр за метром перед ней открывается великолепное здание: роскошная вилла в палладианском стиле, с двумя боковыми пристройками, объединенными с фасадом галереей с филенчатыми арками.

Она выходит из машины и тут же невдалеке видит Томмазо, который говорит с рабочими, работающими в саду.

– А это куда? – спрашивает Томмазо у коренастого мужичка, который тащит тачку с гравием.

– Ландшафтный архитектор предложил для этой клумбы вулканический камень, а для другой – белую гальку, – вежливо объясняет тот.

– Ясно… – Томмазо внимательно смотрит на содержимое тачки и говорит уверенным голосом: – Я думаю, что лучше отказаться от вулканического камня. Пусть будет белая галька и кора лиственницы.

Даже в полуспортивном виде: мокасинах на босу ногу, бежевых хлопковых брюках, синей рубашке-поло с коротким рукавом, подчеркивающей его мускулистые руки, он выглядит солидно.

– Что же касается роз, думаю, тут мы пришли к согласию: пусть будут Флора Даника, Тиволи и Ройял Копенгаген, – продолжает он тоном, не допускающим возражений. – И даже не пытайтесь поменять их на другие сорта, я замечу!

Кивнув головой, он дает понять мужчине, что разговор окончен.

– Конечно, синьор Белли, – отвечает тот. – Как вам будет угодно.

Он жестом указывает одному из своих работников выкопать лопатой ямку, куда будут посажены розы Тиволи. Линда уже собирается заявить о своем присутствии, но Томмазо резко оборачивается и опережает ее:

– Здравствуй, Линда, – он пожимает ей руку. – Спасибо, что сразу приехала.

– Не за что, – отвечает она. – По твоему голосу я поняла, что надо срочно приехать.

– Для начала уйдем отсюда.

Он обходит двух рабочих и ведет ее к величественной лестнице, украшенной по краям статуями римских богов. Он немного кашляет, прочищая горло, и говорит:

– Прежде всего я хотел бы извиниться.

– За что? – Линда непонимающе смотрит на него.

– За то, что не обсудил это сначала с тобой, – серьезно отвечает Томмазо. – Просто у меня не было твоего телефона, и я не знал, как еще с тобой связаться. Не мог же я заявиться к тебе домой, правда? Поэтому я обратился к архитектору Бози.

– Не извиняйся. Я очень рада, что ты это сделал, – говорит она искренне.

– Отлично.

Томмазо на мгновение опускает глаза, затем снова смотрит на нее. В ярком солнечном свете его глаза скорее голубые, чем синие.

– Тогда пойдем, – он жестом приглашает ее войти, – я тебе все покажу.

Линда останавливается посредине лестницы и завороженно осматривает виллу.

– Снаружи она выглядит просто потрясающе. Я давно не видела таких хорошо сохранившихся зданий…

Она любуется панорамным видом. Четыре ионические колонны с гладким каркасом задают ритм фасаду, делая его похожим на греко-римский храм.

– Здесь много палладианских элементов, – тихо говорит она, – чистый неоклассицизм.

Томмазо согласно кивает:

– Равновесие, гармония, строгость. Именно поэтому я выбрал именно ее. Она в точности отражает мое мироощущение.

Линда смотрит на Томмазо – ей кажется, что и он идеально вписывается в этот пейзаж. Черты лица, манера держаться сдержанно и строго – ни дать ни взять олимпийский бог, излучающий силу и красоту. Томмазо поднимается по лестнице, Линда идет следом и смотрит на него, как на божество. Ей даже не стыдно, что она разглядывает его ягодицы, напротив, это тоже божественное зрелище.

– На вилле лет пять никто не жил, – рассказывает тем временем Томмазо. Стоя на верхней ступеньке, он оборачивается, пытаясь поймать ее взгляд.

Линда отводит глаза, надеясь, что он не заметил, как она разглядывала его формы.

– Да-да, – кивает она с наигранным интересом.

Томмазо смотрит проницательно, едва сдерживая улыбку. Остановившись перед огромной дверью, он пропускает ее вперед. Линда робко осматривается, среди такой неземной красоты она чувствует свое несовершенство.

– Этот зал – единственное место в доме, сохранившееся с шестнадцатого века, – продолжает Томмазо. – Остальные помещения – конец восемнадцатого и позже.

Она упорно разглядывает стены, сопротивляясь притягательной силе его ягодиц.

– Обрешетка с видимым потолком, двери с тимпанами… – комментирует она, стараясь придать голосу более профессиональный тон.

Потом поворачивается к Томмазо и говорит:

– Двери надо оставить, сразу тебе говорю. Нужно их отреставрировать, но они непременно должны остаться на своем месте, потому что именно они задают тон всему остальному.

– Вижу, ты уже вошла в роль, – замечает Томмазо и ведет ее в другое крыло виллы. –  Здесь был кабинет.

Они останавливаются у небольшой комнатки, обставленной оригинальной мебелью с древними произведениями искусства.

– А теперь пройдем в столовую.

– О боже! – восклицает Линда, взглянув на потолок.

В центре зала висит бесценная люстра из муранского стекла асимметричной конструкции, состоящая из отдельных элементов, соединенных внахлест.

– Разумеется, ее тоже надо оставить. Все остальное – на выброс.

Она совершенно не заботится о том, как воспримут ее слова, и продолжает осматривать помещение.

– Мне нравится, что ты сразу приступаешь к интерьеру, – улыбается Томмазо.

Линда смотрит на мелкие морщинки в уголках его губ и ничего не отвечает. Между ними пока нет никакого соглашения, но она чувствует удовлетворение и уже уверена, что именно она займется этой виллой, и это будет очень интересно. И если уж быть до конца откровенной, ее вдохновляет делать проект для такого респектабельного человека.