За волной океана - [16]

Капитан 1-го ранга хитро сощурился.

— Крутым ты порой бываешь, Сергей Васильевич, как кипяток. — Капитан 1-го ранга помолчал, словно бы что-то обдумывал. — Вот скажи, что там у тебя с боцманом случилось?

— Что, и Батурин жаловался вам? — едва не вскочил с места Гаврилов. — Ну, деловой, ну, умница. Получил со склада белила, не закрепил как следует бочку перед выходом в море и все пролил. По-вашему, за это я должен боцмана по головке гладить? А чем красить каюты?

— Накажи его, — упорствовал комбриг. — Тут твое командирское право. А ты как поступил? Батурин, получив телеграмму о приезде жены с сыном, собрался встретить их, а ты не отпустил его на вокзал. Где же логика? Как бы ты реагировал, к примеру, если бы я таким же образом отнесся к твоей просьбе?

Усмешка вновь проскользнула по лицу комбрига. Он встал, нетерпеливо прошелся по кабинету.

— Требовательность, знаешь, должна не просто провозглашаться, а реализовываться в конкретные дела. — Комбриг остановился напротив Гаврилова. — Это означает уметь затронуть в человеке определенные струны, влияющие на психологическое состояние. — Он перешел на официальный тон. — И еще позволю напомнить вам, товарищ Гаврилов, что требовательность должна быть аргументированной. Однако случай с боцманом свидетельствует об обратном.

— В жизни, как в игре или в спорте, — у каждого свой соперник, — шумно выдохнул Гаврилов.

— Да, у каждого свой соперник, — вынужденно согласился комбриг. — Но не каждый выигрывает. А мы с вами для того и служим на кораблях, чтобы выигрывать! В нашем деле проигрыш — цена большая, и жаль того, кто этого не понимает. Скажу больше — порой мне становится не по себе, когда слышу критику в ваш адрес. Да, да, и, пожалуйста, не удивляйтесь, ибо ваше дело — это и мое дело. Это значит, что лично я еще не воспитал и не обучил вас должным образом. Хоть это вы понимаете?

Гаврилов промолчал, хотя в душе у него бушевал шторм. Комбриг почувствовал это и теперь уже не знал, как смягчить разговор, ибо вскоре предстояли учения совместно с кораблями Краснознаменного Северного флота, а ему хотелось, чтоб Гаврилов вышел в море не в подавленном состоянии. Он решил заговорить с ним мягче, но Гаврилов опередил его.

— Вот вы насчет требовательности говорили, — начал он медленно, не глядя на комбрига. — Выходит, вы обсуждаете мои действия?

— Выходит, обсуждаю, — улыбнулся комбриг.

— А как же быть с приказами, разве их положено обсуждать? — На лице Гаврилова появилась и тут же исчезла хитроватая усмешка.

— Приказы вышестоящих начальников — да, не обсуждают, а вот ваши распоряжения и особенно случаи неуважительного отношения к людям можно и должно обсуждать. И не только обсуждать, но и давать им бой!

«Ловко он меня нокаутировал», — чертыхнулся в душе Гаврилов. А комбриг тем временем перешел на разговор о предстоящем учении.

— Хотел бы дать вам один совет, Сергей Васильевич, — лицо комбрига посуровело. — Будьте осмотрительны, обеспечьте безукоризненную работу материальной части. Срыв-то у вас уже был...

Гаврилов посмотрел Зерцалову в лицо. Зачем, зачем он так напрямую, в лоб вспомнил про старое?..

— Да, был срыв! И что же? Неужели вы полагаете, что если я сорвался однажды, то должен отказаться от самостоятельных решений? Нет, срыв лишь озлил меня, озлил по-хорошему. Я до мелочей помню тот выход в море и швартовку. Я тогда просто не рассчитал. Отдал левый якорь чуть позже положенного времени, ветер развернул корабль, и я ударился кормой в причал, не отработав вовремя машинами. Мне тогда крепко всыпали, — глухо продолжал Гаврилов. — Я сделал из этого выводы...

— Но я же вас предупреждал? — прервал горячую речь Гаврилова капитан 1-го ранга. — Советовал вам. Но вы не вняли ни моему голосу, ни голосу разума. Почему, скажите?

— Возможно, другой бы ухватился за ваш совет, а я — нет. Вы спрашиваете почему? Отвечу — не хочу быть слепым исполнителем. Сами же говорили, что командир должен чувствовать себя хозяином на ходовом мостике, уметь выполнять любой свой маневр. А как я могу выполнить ваш совет, если не уверен, что он точен?

На лицо комбрига набежала тень. Он дотянулся до сигарет, нервно щелкнул зажигалкой, закурил.

— Я мог бы отстранить вас от управления кораблем, — сердито выговорил он, — но этого не сделал.

— Пожалели? — Гаврилов впился в него взглядом.

— Нет, — Зерцалов смахнул с сигареты пепел в черную массивную пепельницу. — Жалость я считаю слабостью характера. Не отстранил вас потому, что верю в ваши командирские качества. Не скажу, что срыв обрадовал меня. И адмирал был зол на вас, даже намекал — не понизить ли вас в должности. Но мне удалось убедить его не делать этого. И если я говорю с вами прямо, то делаю это из желания помочь вам.

— Благодарю вас, — слегка наклонил голову Гаврилов. — Но могли бы и не защищать меня перед адмиралом.

— Да? — пронзил острым взглядом Гаврилова комбриг. — А еще что посоветуешь? — Он перешел на «ты», и Гаврилов вмиг сообразил, что больше ругать Зерцалов его не станет, и от этого на душе стало веселее. — Я стараюсь защитить офицера, который споткнулся. — Зерцалов посмотрел на часы, потом поднялся из-за стола. — Нам пора ехать к генералу Сергееву. Он просил меня взять с собой и опытного командира корабля. Мы с начальником штаба остановились на вашей кандидатуре. Сергееву нужен как раз такой, как вы, опытный и смелый командир. Не слепой исполнитель, как ты изволил тут выразиться.