За волной - край света - [7]

Лебедев, ероша бороду, соображал иное: «Ну, что скажешь, Гриша? Припекло тебя, вижу, припекло… Давай выкладывай, послушаем дальше».

Григорий Иванович, охолаживая себя, желваки катнул на скулах.

За окном — бом, бом, бом — поплыл колокольный звон. И тут же, вторя первому колоколу, ударило дальше — бом, бом, бом… И в третьем месте заговорило — бом, бом, бом… Церквями Охотск был богат. Звонили к вечерне.

Иван Андреевич поднялся из–за стола, степенно перекрестился. Пальцы прижимал к груди крепко. Сел. Мысль у него родилась тайная. Купецкие дела всегда черт варил. Мешал, мешал в ступе да подсыпал, подсыпал что позлее и круче.

— Ну, а каков совет будет? — спросил Шелихов. Увидел — не уговорить купца. То, что испугался Иван Андреевич, — не верил, но и понять его мыслей не мог. А то, что за говореными словами дума есть — угадал.

— Совет? Постой.

Иван Андреевич сказал домашнему человеку:

— Пойди позови приказчика. — Оборотился к Шелихову: — Есть у меня один. Ты его не знаешь. Из столичных. Сейчас много люду разного в Охотск понаехало. Из бывших чиновников. Хлюст, но боек, ох боек. Поможет. Да ты пей чаек, пей!

Чашку подсунул. Пальцами, которые только–только к груди прижимал, на краю стола поиграл, словно бы добирался до чего–то, ухватить хотел, но оно не давалось. Пальцы шевелились, подергивались, царапали не по–стариковски крепкими ногтями по скатерти.

«А ведь старик–то лабазы мои обсчитывает, — неожиданно подумал Шелихов, — точно пальцами бумажки слюнит… Ах ты… — И тут сама собой выскочила у него в мыслях поговорка: «С медведем дружись, а за топор держись».

Лебедев, словно угадав, о чем подумал Григорий Иванович, пальцы унял. Ладошки ровненько на скатерть положил. Сказал приветливо:

— Вареньица сладкого откушай.

В комнате было жарко натоплено, свистал соловей, самовар уютно пар пускал, но в груди у Григория Ивановича холодной стынью наливалась тревога. На Кадьяке, да и не только на Кадьяке, а и в Кенаях, и по другим новым местам ждали хлеб, а он лежит в Охотске. Торопиться, торопиться надобно было изо всех сил, а как торопиться? Одно только колесо и могло укатить в таком разе — деньги.

Приказчик вбежал в комнату на вертких ножках. Переступил через порог и поклонился низко. И все по чину: сначала иконам в красном углу, затем хозяину и только после гостю. Лицо умильное и словно маслом смазано. Глаза ликующие. Сюртучок на нем пестренький, столичный, но потертый местами, туфли с пряжкой медной. Ножкой приказчик шаркнул. Согнулся привычно. Спина у человека была гибкая. Одним словом, столичным духом от него пахнуло. Помнил, помнил Шелихов, как чиновники в столице кланяются. Умельцы. Другой так изогнется, так шею гибко наклонит, так плечами нырнет — ну, скажешь, этот уж точно начальство чтит или даже, более того, — любит и бдит за начальников своих. Таких здесь не видел еще Григорий Иванович. Ан вон появились.

— Да ты подойди, — сказал Иван Андреевич приказчику, — подойди ближе. Чайку откушай. А ежели хоть — и водочки отпробуй!

Приказчик лицом скис. Сказал скромно:

— Оно бы и в самый раз, и неплохо. — И вроде застеснялся своей смелости. Добавил в оправдание: — Она–то, горькая, для здоровья пользительна. — И опять застеснялся. Глаза сморгнули. Лицо страдательную фигуру изобразило: в кулачок собралось и морщинки по нему побежали.

— Знаю, — протянул Иван Андреевич с сомнением, но велел водку подать.

Столичный водку пил, как голубь росу. Головенку закинул, горлышком поиграл и только после того напиток пустил внутрь. Стало видно, что человек бывалый. Так–то пивать водицу сею учиться надобно долго.

Ладошкой приказчик помахал на себя, утер губы и взглянул на Лебедева.

— Слушаю, — сказал враз просветлевшим голосом. Щеки у него заалели.

— Да вот деньги нужны купцу, — сказал Иван Андреевич и показал на Шелихова.

Приказчик живо к гостю оборотился. Глаз едучий до затылка, казалось, Шелихова пронзил.

— Григорию Ивановичу? — развел руками. — Деньги? Вот задача… Да ему кто откажет? — Изумление лицом выразил. Подлинно изумился или к тому вид сделал — неведомо.

Иван Андреевич неловкость почувствовал. Сурово поджал губы, сказал со злинкой:

— Ты не балабонь чего непопадя. Говорят тебе, деньги нужны — значит, нужны. Ответствуй по делу.

Столичный изогнулся.

— Что ж ответствовать? Где деньги в Охотске берут — Григорий Иванович и сам небось знают, — хихикнул. — Под процентик такому купцу завсегда дадут. —

И руку протянул к рюмке. Несмело так, будто боясь: по руке не шлепнут ли.

Лебедев, как великую тяжесть, графин приподнял. Набултыхал в рюмку без всякого удовольствия.

— Не много для здоровья–то будет, — спросил, — а?

— Нет, нет, — звякнул тонким голоском приказчик, — мы по сырому климату в Питербурхе к этому очень привычны. — А? Под процентик, говорю, взять можно.

Иван Андреевич ничего не ответил, и столичный все уразумел. Запел не хуже соловья на окошке:

— На слово–то теперь и поп не верит. Расписочка надобна. А о проценте можно поговорить. Сумма небось солидная требуется. Ну и попросим процентик поубавить. Это можно, расстараемся. Можно.

«Так, — подумал Григорий Иванович, — вот, значит, куда меня ведут». И, наваливаясь широкой грудью на стол, приблизил лицо к Лебедеву.