За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера - [23]

Со мной автомат, гранаты, за поясом пистолет. Все оружие для ближнего боя, а до пулемета метров триста. Нужна винтовка. Что же делать? Снова надо выползать из-под досок. Решил выползать задом, чтобы не разрушить маскировку. Только пошевелился — слышу голос Николая Логвиненко:

— Ты что ворочаешься? Опять ранило?

— Нет. Вижу фашистский пулемет, нужна винтовка, принеси из подвала.

Николай быстро принес винтовку. Беру на мушку голову пулеметчика. Выстрел — и пулемет замолчал. Еще два выстрела — и два подносчика патронов, подергавшись, упокоились рядом с пулеметчиком.

Всего лишь три прицельных выстрела — и наш батальон ожил. Забегали связисты, посыльные, подносчики боеприпасов.

Вот, кажется, только сейчас пехотные командиры стали видеть, что я нужный человек в стрелковом подразделении.

А, бывало, смотрели на меня так: ростом маловат и ничего не умеет делать — писарь...

Да что и говорить, много было досадных минут, когда мы, моряки, вливались в стрелковую дивизию. Помню, еще там, в Красноуфимске, к строю краснофлотцев подкатила линейка армейского образца. На линейке — несколько пехотных командиров. У некоторых на гимнастерках поблескивали боевые награды — бывалые люди. Начальник нашей команды хлопал рукой по портфелю, как бы говорил:

— Вот они где у меня, все мои молодчики. Получайте. Пять лет растили, воспитывали, готовили для морского боя. Но если надо испытать нашу силу на суше, вот мы приехали...

Началось распределение по подразделениям и службам. Каждый командир подбирал себе людей. Вижу, берет тех, кто поздоровее, покрепче; просеивают, как сквозь решето. Мелочь вылетает в отходы, а крупные остаются — в дело идут. Такие, как Афонин, Старостин, — сразу в артиллеристы. Такой отбор мне явно не по душе: моя специальность бухгалтер, писарь. Такая специальность боевым командирам не нужна.

Кто-то даже сказал:

— На кой черт мне нужен ваш писарчук, у меня в части и без него такого добра предостаточно.

Общая колонна моряков тает, расходится по своим подразделениям. Я стою в стороне, настроение убийственное. Я согласен куда угодно, на любую должность, только бы скорее решили. Как тяжело чувствовать себя лишним, ненужным. Кто в этом виноват — не пойму. Подхожу ближе к начальству. Встретился с взглядом старшего лейтенанта, артиллериста, на груди которого орден Красного Знамени. Как потом выяснилось, это был Илья Щуклин, командир батареи противотанковых пушек. Он отличился в боях под Касторной, сейчас просит одного человека для укомплектования орудийного расчета.

— Вот возьми из моего резерва главстаршину Зайцева. Образование среднее, парень грамотный. Наверняка подойдет.

— Так мне нужен артиллерист, а не финансист, — отрезал Щуклин.

Лишь к концу дня меня взяли в хозяйственный взвод второго батальона.

Еще во Владивостоке перед отправкой на фронт я попал в роту, которой командовал лейтенант Трофимов. Он умело проводил занятия по обучению приема рукопашного боя. В момент учебы он кричал своему противнику:

— Наноси удары по-настоящему, злись, как в настоящей драке.

Как мы ни старались нанести удар по лейтенанту, но он умело избегал их. Надо мной он посмеивался запросто:

— Росточек у тебя для рукопашной работы маловат, товарищ главстаршина, опять же — руки коротковаты. Вширь тебя роздало, а ростом не вышел.

Тогда же лейтенант Трофимов передал меня в распоряжение отдела кадров авиационной части.

Явился в штаб, как было приказано. В маленькой комнате за письменным столом сидел майор в летной форме. На его голове не было ни одной волосинки, отчего кожа на голове казалась тонкой, как папиросная бумага, и блестела. Тонкие губы, тяжелый подбородок, мясистый нос не радовали меня. На столе лежала стопка карточек по учету кадров. В карточке было отмечено, что я отличный стрелок.

После моего доклада майор долго, не мигая, смотрел на меня, словно хотел увидеть во мне что-то особое, никому не известное. Я почувствовал себя от такого пристального взгляда неловко и решил ответить тем же. Вытаращил и я свои глаза на начальника. Я не знаю, о чем в это время думал майор, но в мыслях я отвечал ему: такой взгляд выдержу.

Видно, майору надоело молчать, он решил мне задать вопрос:

— Где научился метко стрелять?

— Во флоте.

— Флот большой.

— В школе оружия, — ответил я майору так же коротко.

— Теперь я буду учить тебя, как нужно по-настоящему стрелять.

После этих слов настроение мое совершенно испортилось: пока научусь у него, и война кончится.

Майор подробно рассказал, что мне предстоит изучать.

Выслушал я майора до конца и ответил:

— Вы собираетесь меня учить стрелять, а сами стреляете хуже меня. Я второй год прошусь на передний край в действующую армию и хочу бить врага, а не мишени.

Мой резкий тон мог возмутить майора, но случилось то, чего я не ожидал.

Майор соскочил со стула, подошел ко мне, взял мою руку и стал трясти ее, жать и приговаривать:

— Да ты же настоящий матрос, а не хлюпик. Некоторые при малейшей возможности стремятся от фронта куда угодно смыться, только не на войну, а ты вон как. Хорошо. Твою просьбу я удовлетворю. Ты свободен.

После таких слов мне хотелось обнять и по-братски расцеловать этого лысого, пучеглазого человека. Вот уж никогда не думал, что в таком на первый взгляд сухаре живет чувствительная душа.