— Простите, — сказал он, — я действительно запамятовал первородное толкование символов Фу-си и Нюй-ва. В наше время забыли, что дракон — эмблема Востока, а тигр — эмблема Запада.
— Красная птица — эмблема юга, а черный воин (черепаха и змея) — эмблема севера! — добавил я.
— Да, да… Все рушится в Поднебесной. Забыты обряды и обычаи предков.
И он машинально начертил на столе иероглиф.
Я знал изречение Конфуция. Как я был благодарен своему старому учителю, почтенному сяньшену[19] Цзяо, старику, который с невероятным терпением учил меня когда-то премудростям вэньяня. Старик был влюблен в старинные тексты. Ему принадлежали довольно оригинальные исследования древних текстов, он был известным ученым, и если тратил время на обучение сына «большеносого», так только потому, что отец не скупился на затраты, — он считал как само собой разумеющееся, что его отпрыск должен знать все тонкости страны, где он родился, в то же время оставаясь стопроцентным англичанином. Старик был одержим… Мы допоздна сидели на задней веранде нашего коттеджа, слушали звон цикад, посаженных в специально сплетенные корзиночки, пили охлажденный лимонад, обмахивались черными бумажными мужскими веерами, я с благоговением слушал своего учителя, с любопытством глядел на иероглифы, из которых на моих глазах слагались старинные выражения древних мудрецов. К сожалению, ученик из меня получился плохой, меня куда больше интересовала лапта или теннис. Сяньшен Цзяо тихим голосом, как волшебник, открывал мне секреты иероглифов. К тому же он был непревзойденным каллиграфом. В Китае искусство писать иероглифы так же почитаемо, как и живопись. Это особый вид искусства, прелесть которого недоступна европейцам. Иероглиф имеет строгий порядок написания. Он состоит из элементов, символов, которые в определенных сочетаниях имеют скрытый смысл. Чтобы запомнить иероглиф, я придумывал собственное толкование, примитивное, но так было легче их запомнить. Так, например, иероглиф «дерево» означает лишь одно дерево. Два таких знака вместе — уже другой иероглиф, означающий лес, а три дерева — уже чаща… Иероглиф «любовь». Он состоит из элементов — когти, крыша, сердце и элемент «волочить ноги», я лично так запомнил смысл этого знака: «когтями под крышей рвется сердце на части так страстно, что подкашиваются ноги».
Пусть учитель простит мне подобное осмысливание иероглифа «ай». Я с большой теплотой и безмерным чувством благодарности вспоминаю моего учителя. Это был добрейший старик, сам превратившийся в символ древнего Китая, спокойный, утонченный, восторженный и чудовищно честный. Он мог отдать последнюю чашку риса нищему, последний юань плачущему ребенку, поднять с земли жемчужное ожерелье и повесить его на сук дерева, чтобы хозяин, вернувшись, нашел свою потерю. Он нетерпим был только к невежеству и алчности, считая, что эти два порока — прародители всех несчастий на земле. И в шутку говорил, что если Фу-си и Нюй-ва являются прародителями порядка, то невежество и алчность — их антиподы — породили все мерзкое и страшное в мире.
Единственной слабостью, которой обладал мой учитель, была любовь к маотаю[20]. Он стыдился ее и ничего с собой не мог поделать. Моя матушка знала об этом. И не осуждала старого, почтенного учителя. Ей ли, дочке русского офицера, не знать фатальность этой страсти! Но пил учитель не по-русски, а по-своему. Матушка выносила маленький фарфоровый графинчик с подогретой водкой. Она очень пахучая и крепкая, ее пьют только теплой, иначе ничего не почувствуешь, как не почувствуешь букета хорошего коньяка, не согрев бокала в руке. Почтенный учитель смущался, долго отказывался, потом с достоинством благодарил, наливал маленькую чашечку напитка. Отпивал… Я любил, когда он бывал в таком состоянии. Глаза у него молодели, румянец загорался на впалых щеках, и речь становилась энергичнее, он превращался в поэта. Он вспоминал Цюй Юаня, Ли Бо, древних поэтов, божественных и грешных, и сам он был богом и грешником, учителем и другом, стариком и юношей.
Я принес ему много огорчений — у меня не было таланта к каллиграфии. Мои иероглифы походили на знаки, которые оставляют чайки на морском песке.
Господин Фу написал довольно известное изречение древнего мудреца. В переводе оно означало, как бы точнее передать идиоматический смысл, — богу богово, кесарю кесарево, то есть властитель должен быть властителем, господин господином, отец отцом, а сын сыном, и если ты родился богатым, то и должен оставаться таковым, а родился бедняком, то твое предначертание оставаться бедным, ибо такой порядок в Поднебесной, и он вечен, и долг каждого быть тем, кто он есть.
Я понял, зачем написал эти иероглифы господин Фу, — он выбирался из ямы, которую выкопал для меня, ссылаясь при этом на приверженность Конфуцию, точнее, порядку, который должен быть незыблем, и не его, дескать, дело истолковывать символы ян и инь в их первородном значении, ибо он, скромный человек, лишь жалкое отражение великого ума, который лучше его знал, как трактовать истины, а он лишь приверженец порядка, и если не привел мне более верное объяснение, то не потому, что не знал, а потому, что не смел вступать в пререкания с древнейшим авторитетом. Он не считал себя легистом, поклонником Шан Яна
