За великое дело любви - [14]
— А кто же вас ко мне прислал? — допытывался Яша и не скрывал своей подозрительности.
— Я незваный гость, выходит? — посмеялся защитник. — А прислали меня люди, желающие тебе добра, мой мальчик. Сам я тоже этого тебе от всей души желаю. Позволь присесть. У меня одышка.
Он уселся на табурет, и при первом же его вопросе Яша замкнулся наглухо. Интересовала защитника вся прошлая жизнь Яши: поди расскажи ему все начисто про свое детство, про то, как жил в родительском доме и почему так рано подался в Питер на заработки. И прочее и прочее. Как ни настаивал защитник, Яша отнекивался и на все вопросы отвечал:
— А вы бумагу эту читали?
— Акт обвинительный? Ну, читал, конечно.
— Так чего и спрашиваете? Там про меня все есть.
— Дитя мое, читал я все бумаги по твоему делу, мне это по обязанности положено, — говорил защитник, всячески стараясь расположить Яшу к себе, — но я должен дополнительно получить от тебя еще некоторые данные…
«Эка привязался», — угрюмо думал Яша, и, наверно, защитник так и ушел бы не солоно хлебавши, если бы в камере не появилось новое лицо — представительный рослый мужчина в строго поблескивающих очках и в синей шинели. С ним была целая свита тюремных служителей, включая сутулого.
— Начальство, — шепнул сутулый Яше и крикнул: — Стоять смирно! Какие есть жалобы, в случае чего заявляй!
Очкастый был смотрителем тюрьмы; защитник тотчас приподнялся при его появлении. Яша поднялся с койки не сразу, неохотно; смотритель это заметил, покачал седой головой.
— Хм, этот, кажется, не из таковских, кто жалобы заявляет? — обратился смотритель к сутулому. — А вам он дает сведения? — спросил он у защитника. — Не желает? Даже того, чтоб его защищали на суде, не желает? Хм! — Он уставился на Яшу пристальным взглядом, долго смотрел, не отрывая глаз, и странный блеск заиграл в его очках. — Хм, крепкий орешек.
Яшу что-то изнутри толкнуло, и он спросил:
— Позвольте сказать… Могу я узнать, коли пожелаете ответить: какое преступление я совершил?
Смотритель посмотрел куда-то поверх Яшиной головы:
— Ты покушался на наш строй, малец. — Ни тени злобы незаметно было сейчас в глазах очкастого, так произносят положенные слова, может быть, даже и не в полном согласии с ними. — А вы, разумеется, иного мнения? — обратился он затем к защитнику. — С вашей точки зрения, он, конечно, пострадал за великое дело любви, как это у поэта Некрасова красиво выражено. Так-с?
Защитник ответил уклончиво: он, мол, еще не разобрался в деле подсудимого как следует и поэтому пока еще никаких определенных соображений высказать не может. Но его подзащитный, бесспорно, не заслуживает суровой кары, в этом никаких сомнений нет.
— Я предполагал, он из тех, кто ходил в народ, хм, — сказал смотритель тюрьмы. — А тут нечто другое-с.
— Вот именно, — подхватил защитник. — Перед вами, ваше высокоблагородие, дитя нового времени, как я успел уже понять. Сын новой России, осмелюсь сказать. Он, если хотите, действительно пострадал за великое дело любви, с таким определением я, безусловно, соглашусь.
Когда после ухода тюремщиков и защитника Яша остался один, он вспомнил то четверостишие, о котором они говорили:
Защитник пришел и назавтра, он спешил до начала судебного процесса все узнать; теперь уже охотно беседуя с ним, Яша сам тоже задавал вопросы; некоторые из них удивили защитника.
Попросил, например, Яша рассказать, что за такая муза Клио была. И что означают слова «Рубикон перейден». Защитник взмолился:
— Послушайте, дражайший! — Он вдруг стал обращаться к Яше на «вы». — Не обижайтесь! Но я очень занятой человек и мне просто некогда. — Все же объяснил: — Когда говорят «Рубикон перейден», то имеется в виду: решительный шаг сделан и отступления нет. А Рубиконом называлась в Древнем Риме река.
Защитник запахивался в свою крылатку в знак того, что уже собирается уйти.
— У вас суд на носу, голубчик, дитя мое, а вы бог знает чем забиваете себе голову. Я отнюдь не упрекаю вас, друг мой, вы вправе все это знать. Общество сытых и знатных просто обворовало вас, как и весь народ, но будем верить: придет время, когда наука и культура станут достоянием всего народа. А пока надо терпеть…
— Бороться, — убежденно сказал Яша.
— С вас хватит! — замахал на Яшу обеими руками защитник. — Не вздумайте на процессе воевать с ветряными мельницами, как Дон-Кихот… Не поддавайтесь прокурору и судьям, не воюйте с ними, ради всего святого, умоляю вас, сидите тихо, ради бога!
В конце концов он уговорил Яшу отпираться на суде от всех обвинений, но поддался Яша на это лишь тогда, когда защитник объяснил ему, кто был Дон-Кихот и еще многое другое.
Теперь Яша знал: Клио — это муза истории; Вольтер — знаменитый французский мыслитель-вольнодумец, живший в XVIII веке; а скрижали — это просто доска с чем-то написанным на ней из Библии. Сильно запечатлелся в памяти Яши образ великодушного радетеля за справедливость в мире Дон-Кихота; и долго еще, оставшись один в камере, Яша улыбался, представляя себе, как воевал славный рыцарь с ветряными мельницами….
