— Ну, ему ведь только шесть лет, — сказал Скип. — Я имею в виду Майка, а не Бога. Я думаю, ты сможешь увидеть его в субботу, старик, если он все еще будет торчать тут в небе. А теперь, пойдемте, братцы-кролики, умываться, одеваться, а я расскажу вам какую-нибудь историю, пока пекутся оладьи.
— Историю про воздушный шар Марунов, — тут же потребовал Джоэл, потому что Скип всегда говорил о нем как о главном действующем лице.
— Историю про Планету Добрых Намерений, — сказал Мика по той же самой причине.
— Времени не хватит на обе, — отметил Скип. — Я расскажу вам, угу, о… о Драконе.
Сначала они визжали и плескались, а когда наконец-то угомонились, он сидел за кухонным столом, наполовину следя за Уранией, которая ходила туда-сюда, вызывая в нем чувственность, наполовину отдавая свое внимание блокноту для набросков, который он использовал, когда рассказывал сказки. Дракон… какой же он? Он нарисовал его пузатым и самодовольным, настолько, что изобразил нимб над его головой. Очень религиозный Дракон. Под правую переднюю лапу засунута Библия. В самом деле, святой Дракон. Нет. Лучше не надо. Может испортить ей настроение. Он изменил Библию на сборник нот; написал «О sole mio» на том, что было нимбом, и начался рассказ о Филиберте Фридерике, который хотел петь на концертной сцене, но каждый раз поджигал ее до тех пор, пока два сообразительных мальчика по имени Джоэл и Мика не придумали установить движок, выхлопная труба которого вела прямо в духовку, где готовился обед для Дракона. Этот рассказ давал ему слабую надежду поесть до того, как сломя голову прибегут братья.
Он протянул руку к Урании, которая ловко увернулась.
— Не трогай грязными лапами мой подол, — сказала она весело. — Я хочу приготовить для тебя сытный завтрак. Ведь у нас будет целый день и целая ночь впереди.
Она велела детям остаться где-нибудь до следующего утра. Такую благосклонность им не часто оказывали. Скип подумал, что иметь дело с современным семейством влечет за собой некоторые преимущества, хотя он знал, что сейчас общинный образ жизни в Уи его несколько ограничивал.
Она начала готовить ему пищу. Он глотал кофе. Солнечный свет лился через открытое окно, проникал через известняковые стены, блестел на китайской миниатюре. От печи веяло ароматом. «Она была права», — признался он сам себе, живот у него подвело. В другом отношении поход подбодрил его. Он чувствовал, что может все от переполнявшего его счастья.
— Это был замечательный рассказ, — сказала Урания. — Не могу понять, как ты можешь придумывать их сообразно обстоятельствам. Им тебя будет не хватать, когда ты уйдешь.
— Ничего особенного, — сказал он, неожиданно почувствовав неловкость.
Она успокоилась, не смотрела в его сторону, руки у нее были заняты.
— Мне тоже будет тебя не хватать, — сказала она тихо. Может, ты передумаешь и останешься?
— Я тут лишний. Я не религиозен.
— Все религиозны, только прячут это в себе. Вот почему и распадается общество на кусочки… Да, именно поэтому. Жители Орто становятся все более фанатичными в погоне за удовольствиями, новизной, сильными ощущениями, за всем, что делает всех бесчувственными так, что они больше уже не ощущают пустоты. Я тоже принадлежала к Орто, вспомни, я знаю. И что заставляет остальных бежать оттуда, отворачиваться от всего этого, пытаться найти абсолютно новые способы жить или пытаться оживить старый образ жизни из прошлого, которого и не было-то вовсе? Что, кроме тяги к постижению нового, поисков смысла жизни? Включая и твое прожигание жизни, дорогой. И тебя самого.
— Ну, уж вряд ли меня. Я — просто художник. И я надеюсь, что когда-нибудь стану хорошим художником. Это все, на что я претендую. — Скип поскреб подбородок. Ему был свойственен самоанализ.
— Я думаю, в долгих странствиях бродяжничество было для меня полезным делом. Оставаясь в мастерской, читая книги и смотря в телевизор, о чем может обыватель поведать миру в своих полотнах?
Она и вправду уважительно к нему относилась.
— Я не могу поверить, что на восходе ты находился рядом с Богом, — сказала она.
Сразу же вернулся призрак сверхъестественности.
— Ну… возможно… Что-то вроде того, когда я разбивал лагерь, ложился в спальный мешок и глядел прямо на звезды. Я чувствовал, каким маленьким вращающимся шариком была наша планета, а мы — не более чем пылинки на ней. Это чувство было пугающим и великолепным. — Он вернулся к обыденному. — Но черт побери, леди, я не могу говорить о возвышенном больше тридцати секунд кряду.
Она продолжала.
— Это загадка, Скип. Это не просто незнакомец в маскарадном костюме. Это — создание… существование которого мы не можем постичь. Разве ты не видишь: это показывает нам, что наука не может дать нам ничего, кроме разрозненных знаний, даже если мы можем это видеть и прикоснуться к этому?
Оладьи были готовы. Она выложила их ему на тарелку и села напротив него. Он полил их патокой. Если я не собью ее с этого миссионерского пути, пройдет несколько часов, пока она не доберется до цели. А может быть, она и вовсе не доберется, если рассердится на меня.
— М-м-м, какой чудесный провиант! — сказал он вслух с набитым ртом.
