За тридевять земель - [73]

X Кесадилья, олья подрида и не слишком глухой муж. Каноник миссии Сан-Рафаэль. У подножия белых гор. "Приют Сатаны". Тойоны в Форте Росс.

В комнате, где ночевал Ветка, не было ничего любопытного. Только на одной из стен висела конская сбруя: уздечки, стремена, чепраки, шпоры, седла, подковы самых различных форм. Кабы покопаться, так, верно, нашлась бы и знаменитая римская солеа — самая старая, дошедшая до нас защита для лошадиных копыт в виде «железного башмака», крепившегося ремнями. Зевая и потягиваясь, Ермей, сам того не замечая, очутился на веранде, где на ступеньках сидела какая-то толстая метиска с пахитоской в зубах. На промышленного она не обратила ровным счетом никакого внимания. Во дворе возле риги, увешанной по стенам стручковым красным перцем, два оборванных индейца резали тонкими ломтями и вешали на жердочки для сушки слегка подсоленное мясо. Другие работники, затеплив очаги, принялись готовить завтрак: для себя, хозяев и званых-незваных их гостей. Пожилой испанец прилаживал разрубленные, обильно сдобренные острым перцем и чесноком куски кролика на решетке, устроенной прямо на углях. Печи в Испанской Калифорнии не в заведении, и потому пища будь то мясо или тонкие кукурузные лепешки, поджаренные на чугунной доске, готовилась обычно под открытым небом.

Ана-Тереса позвонила в позолоченный колокольчик, приглашая здешних обитателей и постояльцев к столу. На закуску подали традиционную кесадилью — твердые, как подошва, выпечки из зеленого сыра. Следом за ней на старинных серебряных блюдах грубой мексиканской работы пришло две смены горячего. По примеру хозяйки гости потянулись со своими ложками на середину стола. От знаменитой испанской ольи подриды — тушеных овощей, приправленных мясом, салом и безмерным количеством острого стручкового перца, у промышленных после первых же ложек были совершенно ободраны рты. В себя пришли только благодаря ледяной воде с добавлением вина, которой испанцы по обыкновению запивали каждое блюдо.

Откушав, сотрапезники отправились под блаженную сень деревьев. Расположившись на зеленом бархатном ложе, с ленивым удовольствием внимали они доносящимся со стороны риги мелодичным аккордам. Испанец без гитары — не испанец. Никто не заметил, как хозяйка и одноглазый поляк отделились от общества...

Под развесистым мескитовым деревом, на границе окружавшего эстансию сада и большого огорода, располагалась экзотическая беседка. Крышей ее, сплошь увитой лозами дикого винограда, служил навес из панциря невероятных размеров черепахи; пол представлял собой срез пня мамонтового дерева — секвойи. В саду росли персики, вишня, миндаль; по краям единственной аллеи сажен в сорок-пятьдесят стройными рядами стояли лавры и кипарисы. В огороде наемные индейцы-винтуны собирали какие-то земляные плоды и укладывали их в запряженный волами скрипучий возок на аршинных колесах.

...Некоторое время прошло в молчании. Лешек Мавр сомневался, с чего начать свое повествование о горькой участи великого магистра Вселенского Ордена Восстановления. Ана-Тереса, задрапированная в кружевную накидку, не поднимала глаз от рукоделия; безымянный пальчик правой руки прелестной донны украшал изящный позолоченный наперсток, доставленный из Швабии сэром Симпсоном Джорджем — тем самым английским баронетом, от которого в свое время донья Кончита Консепсьон узнала подробности трагической гибели в далеких заснеженных сибирских землях своего суженого. (Впрочем, на сей счет имеются и иные суждения.) Легкий ветерок доносил благоуханный аромат амбры. Собравшись с духом, Лешек расстегнул кожаный карман фальдрикеры и протянул хозяйке черепаховый гребень, инкрустированный по краям мелкими полудрагоценными камешками. Ана-Тереса чуть слышно вскрикнула и заслонила вмиг воспламенившееся лицо блондовым рукавом. В ее памяти тотчас воскрес невысокий, коренастый человек в мундире офицера российского флота с короткой шпагой, треугольной испанской шляпой на голове и красным шарфом на шее. Она вспомнила ту ночь, когда подарила своему возлюбленному этот старинный гребень и шелковую подушечку для коленопреклонения с собственноручно вышитым на ней пламенеющим Сердцем Иисусовым. Откуда было знать прелестной испанке, что в самом скором времени последняя окажется в руках шефа жандармов, начальника III отделения графа Бенкендорфа и будет приобщена вместе с прочими вещественными доказательствами к материалам по делу декабристов... В едва уловимом движении прекрасных губ поляк прочел имя великого магистра Вселенского Ордена Восстановления.

...Казалось, целую вечность продолжался этот разговор. Когда же, поднявшись наконец, обменялись они церемонным «аста ла виста» (До встречи), Ана-Тереса негромко сказала:

— Наверное, вам интересно будет узнать, что недавно у меня гостил старый знакомый дона Деметрио,— тень грустной улыбки прошла по лицу донны.— Мы с ним долго говорили об отважном русском офицере, так близко к сердцу принимавшем судьбы индейцев... Да! — словно припомнив что-то, добавила она.— Апихойбо приходил не один. С ним был молоденький русский монашек...

— Римма?