За точкой невозврата - [15]

– Думаю, что не откажутся, – кивнул Шойгу, – да только добровольцы по определению должны принимать решение добровольно, а иначе это уже будет мобилизация.

– И это тоже верно, Сергей Кужугетович, – хмыкнул Путин. – И вообще, передайте товарищу Матвееву мое мнение, что медленная постепенная возня с Адиком утратила всякий смысл. Корректируемую бомбу ему на голову, дело в архив – а потом с известным вам человеком можно подписывать почти почетную капитуляцию. Прославленный в боях Экспедиционный корпус, а также возможные в таком случае советские добровольцы будут нужны нам по эту сторону Врат, ибо, как бы это ни было неприятно, Украиной эта история только начинается, а не заканчивается. А теперь я хотел бы послушать завершение доклада Валерия Васильевича…

– Южнее Марьинки, – сказал начальник генерального штаба, – в окрестностях Волновахи, окружены 53-я механизированная бригада, так называемый полк «Азов» и батальоны правосеков. По фронту Волновахский котел имеет ширину тридцать километров, и столько же в глубину, при этом саму Волноваху, где в основном расположены тыловые подразделения и склады, наши войска штурмуют с западного направления. Еще южнее, в отдельном котле северо-восточнее Мариуполя, дислоцирована 36-я бригада украинской морской пехоты, в настоящее время утратившая не только запасы, но и централизованное командование, и обстреливаемая артиллерией вдоль и поперек. Наш план заключается в последовательной и поэтапной ликвидации котлов от флангов к центру: сначала в окрестностях станицы Луганской и Мариуполя, потом в районе Попасная-Золотое и под Волновахой, и только потом придет очередь ликвидировать самую крупную и жилистую центральную группировку, которая к тому времени изрядно поизмотается в попытках прорыва на Днепропетровск. Чем сильнее они будут туда рваться, тем лучше, ибо атакует украинская армия значительно хуже, чем обороняется, с большими потерями. Думаю, что на всю эту ликвидационную деятельность понадобится месяца-два, не меньше, а потом не менее месяца потребуется на перегруппировку и пополнение. Добровольцы нас, конечно, подкрепят, но при этом я бы не стал рассчитывать на значительное сокращение сроков – уж больно масштабной является задача прожевать большую часть кадровой украинской армии наличными силами.

– Я вас понял, Валерий Васильевич, – с серьезным видом кивнул президент, – и полностью с вами согласен. После оглушительного успеха первого этапа наихудшим решением для нас было бы впасть в эйфорию и растратить резервы, предназначенные для отражения неожиданного, как считают на Западе, вмешательства НАТО в нашу операцию на Украине. Нет уж, мы и так взяли все вкусное, за исключением Одесской и Николаевской областей, и теперь можем достаточно длительное время воевать на имеющихся рубежах. Следующий удар должен смести к чертовой матери остатки украинского режима и вывести нас на границу Советского Союза.

– По данным нашей разведки, – сказал Шойгу, – поляки на Западной Украине не собираются проводить никаких референдумов, а намереваются аннексировать эти земли силой оружия как свои исконные. Мол, теперь можно все. Есть информация, что это не их собственная идея, а команда из Вашингтонского обкома, желающего стравить свою ручную гиену с русским медведем.

– Ну что же, – хмыкнул Путин, – тем лучше. Пусть влезут, объявят реституцию, покуражатся над хохлами изо всех сил, а уже мы потом посмотрим, освобождать эти земли от польской оккупации или погодить с этим делом.

– У меня к вам, Владимир Владимирович, есть еще одно дело, скорее политического, чем военного толка, – сказал Шойгу, подавая президенту файл с бумагами. – Вот рапорта наших офицеров, чьи подразделения брали под контроль украинские пеницитарные учреждения. Значительная часть заключенных сидит за пророссийскую политическую ориентацию, но, как оказалось, выпустить их самостоятельно наши офицеры не имеют права. А ведь, помимо того, что это просто нечестно, эти люди представляют собой как раз тот кадровый ресурс, который нам так нужен.

– Да, – вздохнул президент, – я знаю, что по ту строну Врат ваши люди не задумываясь сносили ворота всяческих нацистских узилищ и пинком открывали двери, выпуская на свободу заточенных советских людей. Но в украинских тюрьмах так нельзя – там полно самой отборной уголовной мрази, которую даже в ад берут с большим скрипом.

– А как можно? – с нажимом спросил министр обороны. – Ибо, пока вопрос украинских политзаключенных никак не решается, это обстоятельство деморализующе действует на бойцов и офицеров с завратным опытом, привыкшим к совсем другому отношению к своим и чужим. При освобождении из нацистских лагерей НКВД, конечно, проверяет обстоятельства попадания в плен и отсутствие-наличие сотрудничества с немецко-фашистскими оккупантами, но никто не забывает своих людей за колючей проволокой на неопределенный срок.

– Я поставлю этот вопрос перед министерством юстиции, – сухо сказал президент, – но сомневаюсь, что наши юристы смогут что-нибудь сделать за пределами территории Российской Федерации. Хотя… – Путин сделал паузу и на некоторое время задумался, – мне кажется, выход есть. Обращаться надо не в российский, а в донецкий и луганский минюсты, которые вполне правомочны на всей территории Федеративной Украины. Пусть составят комиссии для скорейшего разбора дел, а мы пришлем туда своих наблюдателей, чтобы все было честно. Думаю, это будет наилучший выход.