За столетие до Ермака - [88]
Послы Тягриул и Паньяды били челом государю от князя Едигеря и от всей Сибирской земли, чтобы снова взял их под свою руку и дани положил. И государь их пожаловал, взял Сибирское царство в свою волю и под свою руку и дань установил: давать со всякого черного человека по соболю. Необременительная была дань, необидная, своему царю черные сибирские людишки много больше платили. Тогда же поехал в Сибирь московский посол Дмитрий Непейцын, к правде князя Едигеря и всю Сибирскую землю привел, и черных людей переписал, чтобы соболей сполна давали.
Вроде как и не было черного лихолетья, снова Сибирь под государем крепко. Писался Иван IV Васильевич в титуле «всея Сибирские земли повелителем», не на словах писался – по делу.
Потом в Сибирском царстве началась замятия. Некий казанский царевич убил князя Едигеря, верного государева данника. Прекратились сибирские дани. До даней ли тут? Жгут городки сибирские князцы, режут друг друга, по лесам со своими богатырями-уртами хоронятся.
Через большую кровь поднялся на вершину власти сибирский царь Кучум, прибрал к рукам соседние улусы, утвердился в своей силе. Все-то ему нипочем, гордо держался, заносчиво, перевалы через Камень сторожевыми заставами запер, дотянись-ка до него!
Однако и Кучум одумался, прислал в Москву посольство. Желает-де оставаться в дружбе с грозным царем Иваном Васильевичем, дани готов платить сполна, как прежние сибирские князья платили. Было это в семь тысяч семьдесят девятом году. [110]
Неожиданным кажется внезапное смирение царя Кучума, но только на первый взгляд. Если задуматься, ничего непонятного нет. В истории все завязано в тугой узел. Незадолго до посольства российское воинство отбило от Астрахани турецких янычар с пушками, и крымская конница им не помогла. Постояли турки и крымцы девять дней под стенами астраханской крепости, напотчевались ядрами да тяжелыми пищальными пулями-кругляшами и покатились обратно по кабардинской дороге к Азову, устилая безводные степи павшими воинами и конями. Вот ведь как получилось: аукнулось под Астраханью, а откликнулось – в Тюмени! Призадумался Кучум, когда дошли до Сибири вести о неудачном походе янычар. Значит, по-прежнему грозен белый царь, лучше с ним открыто не ссориться…
А потом еще поворот, для России неблагоприятный. Сорокатысячная конница крымцев и ногаев двинулась на русские земли – крымский хан Девлет-Гирей мстил за астраханскую постыдную неудачу. Ордынцев ждали под Серпуховом, надежно прикрыв береговыми полками переправы через Оку. Но Девлет-Гирей повторил путь хана Ахмата, не в лоб ударил, а обошел русское войско через реку Угру. Не было там ни сторожевых застав, ни пушек на бродах и перелазах – голо, едва под самим Серпуховом воеводы шесть тысяч русских ратников собрали, остальные были на ливонском рубеже.
С ходу перевалив Угру, конница Девлет-Гирея проворно побежала к Москве, дугой огибая пограничные крепости. А от Серпухова спешили по прямой береговые воеводы – спасать стольный град. Едва вошли в город, как хан разбил свои станы под Коломенским и послал свои тумены на московские пригороды.
Стояла великая сушь, в Москве начались пожары. Сплошным набатным гулом возвопили колокола: беда, беда! Знойный вихрь закружился над Москвой. Падали горящие звонницы, город будто онемел, оглох в треске бесчисленных пожаров. Дрогнула земля – это взорвались пороховые погреба в башнях Кремля и Китай-города. Метались обезумевшие люди, и негде было спастись. Внутри стен – огонь, за стенами – улюлюкающие ордынские всадники, там и там – смерть. Большой московский воевода задохся от пожарного зноя, и некому было вывести полки в поле, чтобы отогнать степняков. Но огонь же не пустил в Москву и татар, пограбили они окрестности и ушли восвояси. Подобного злого урона не было со времени проклятого Мухаммед-Гирея, тоже крымского хана [111].
Отъезжая в Дикое Поле, крымский хан Девлет-Гирей вселюдно обещал вернуться в будущем году, и многие поверили ему. Как нож в трепещущее живое тело вошла в русские земли ордынская конница, кто остановит ее, если случится повторение? Войско-то в Ливонии…
На Москве-реке аукнулось, на Иртыше-реке откликнулось.
Брат Кучума, царевич Маметкул, с ратью перешел Камень и принялся разорять русские волости. А сам Кучум решился на прямое злодейство – приказал зарезать московского посла Третьяка Чебукова, в недоброе время отправившегося в Сибирь с государевым наказом – закрепить дружбу с царем Кучумом.
В эти грозные годы защиту восточных рубежей приняли на свои плечи потомки поморских крестьян, сольвычегодские промышленники Строгановы. Им давно были пожалованы камские изобильные места, разрешено набирать охочих людей и казаков в военные ватаги, строить укрепленные городки, а на городках иметь пушки и пищали. Пригодилась строгановская ратная сила. Споткнулись о городки сибирские князцы, умерили прыть, за Камень в русские владения ходить опасались: неизвестно, как обернется набег, то ли добычу возьмешь, то ли свои головы оставишь. А Строгановым – новая жалованная грамота, разрешение ставить городки на Иртыше и Оби. В лето семь тысяч восемьдесят пятое
